спектакль, который изменит всю мою жизнь. Я хотел рассказать откровенные страшные истории, потому что друзьям это можно рассказывать. Но на вечер почему-то пришли мои родители. Как они узнали и почему пришли – мне до сих пор неизвестно. Короче, я увидел, что среди моих друзей сидит мама.
Я увидел маму и понял, что не могу рассказывать страшных и откровенных историй про службу. Даже не по той причине, что со службы писал, что у меня всегда всё хорошо, просто при маме не могу рассказывать что-то такое, что может её огорчить. И начал свой рассказ, отбросив всё задуманное и подготовленное. И получилась та самая лирическая история, которая в итоге стала спектаклем, впоследствии названным «Как я съел собаку». И с тех самых пор мама является неким критерием отбора того, о чём говорить можно и о чём говорить не стоит. А также критерием того, как и какими словами следует говорить. Как бы пафосно это ни звучало, мама всегда присутствует в зале, где я исполняю свой спектакль.
А тут на премьере была моя дочь, и я ощутил, что добавился ещё один критерий.
Сегодня и завтра сыграю премьерные спектакли в Москве, и потом что-то смогу сказать. А публика была прекрасной. Какая тишина в нужные моменты! Какое внимание и как сильно ощущалось ожидание! Давно так не волновался, может быть, никогда. И сколько же даже не зрительской, а человеческой поддержки в том, как исполненное было принято. Спасибо за смех, за тишину, за слёзы в глазах, за цветы – за внимание.
7 мая
Закончилась серия первых премьерных спектаклей в Москве, сегодня еду в Питер. Испытываю счастливую усталость. Вчера удалось уже играть, чувствуя кураж. А первые три спектакля были наполнены сильнейшим волнением и привыканием к новым текстам, смыслам и новому театральному пространству. Ещё я привыкал к реакциям на слова, которые до премьеры существовали только во мне и с которыми я был один на один.
Газетная критика, за редким исключением, вышла, как и предполагалось, гадкая. Я практически предугадал, о чём будут писать эти странные люди. Они почти в точности повторили своих литературных коллег. Рецензии на книжку «Асфальт» можно переадресовать и спектаклю «+1». Практически ни слова не сказано ни о спектакле, ни о сценографии, ни о способе существования лирического героя… Претензии ко мне в основном социального плана, и ещё критики отказали мне в искренности. Сказали, что я уже не искренен. Вот раньше был искренен, а теперь уже нет. Потому что раньше я, дескать, говорил про них, а теперь говорю про менеджеров. Хотя, признаться, я не помню, чтобы я хоть раз со сцены говорил что-нибудь про критиков (
Я совершенно не огорчён этими глупостями. Единственное неприятно – они попытались в газетах пересказать содержание спектакля, что практически невозможно. Они смогли только выдернуть несколько кусочков и поехидничать. Да и на здоровье! Но дело в том, что если бы «+1» был фильмом, который вышел бы в кинотеатрах по всей стране или был бы книгой, которая появилась бы во многих книжных магазинах, я не стал бы комментировать газетные высказывания, так как вы сами могли бы либо согласиться с критиками, либо не согласиться. Но спектакль – совершенно другое дело. Его на сегодняшний день смогли посмотреть только две с половиной тысячи человек и только в Москве. У спектакля всегда длинная неспешная жизнь и часто долгая дорога к зрителю. Так что если у вас создалось впечатление провала спектакля «+1» после прочтения какой-нибудь желчной «рецензии», то, как было сказано в одном прекрасном произведении: «Не читайте советских газет». Правда, других нету.
Очень признателен за первые отклики на спектакль. И благодарен всем, кто пришёл, всем, кто купил билеты, и всем, кто ждёт спектакля в Питере, Екатеринбурге, Харькове и Киеве. Ну то есть вообще чего-то от меня ждёт.
Вчера на спектакль пришёл взбудораженный Константин Райкин и сказал мне перед началом, что прочёл рецензию в «Коммерсанте» и страшно возмутился, не поверил, что я мог сделать именно так, как там написано. В частности, там написано, что я на спектакле «размахиваю» российским флагом. И он просто хотел сам удостовериться, даже отменил встречу со студентами… Не буду говорить, что услышал от него после спектакля, скажу лишь, что он поблагодарил «Коммерсант» за то, что тот вынудил его прийти (
У меня есть в спектакле фрагмент, где я говорю, что, где бы мы ни находились, с нами всегда лица людей с детских, школьных фотографий, фотографий студенческой поры, лица тех людей, кого нет на фотографиях, и лица людей, след которых давно утерян, и те, что всегда рядом. Тут же лица актёров из любимых фильмов… Бабушки, дедушки, родители, дети, друзья. Все эти лица всегда с нами, все вперемешку, ушедшие из жизни и живые, все всегда с нами, где мы бы ни были… Неужели вы их не видите?!
И потом, после этих слов, в окне, которое у меня на сцене за спиной, появляются лица, мои любимые и родные люди, все вперемешку, как и у вас…
12 мая
Закончились первые премьерные спектакли. Переживаю странное, доселе не испытанное ощущение. Всегда после премьер меня мучили неудовлетворённость и недостаточное понимание того, насколько точно удалось исполнить задуманное. «Как я съел собаку» очень долго шёл к своему признанию и успеху. Если кто-то думает, что у спектакля был взрывной успех, то сильно ошибается. Мне удавалось играть его крайне редко, обычно для тридцати-сорока человек, и бесплатно. Причём зрителей на эти спектакли приходилось буквально затаскивать, заманивать и уговаривать. В Питере в начале 1999 года я участвовал в фестивале моноспектаклей «Монокль» и получил за это грамоту, а первые призовые места достались питерским артистам, которые читали Пушкина и Гоголя. Мне тогда сказали, что я, конечно, занятный, но надо бы поучиться. Меньше чем через год этот спектакль неожиданно и триумфально прозвучал на «Золотой маске», хотя вначале были попытки убрать его из программы под предлогом, что он якобы сделан давно.
После «ОдноврЕмЕнно» на меня многие махнули рукой: «С ним всё понятно!» «Дредноуты» и «Планета» имели такую плохую критику, что не хочется и вспоминать. А билеты на эти спектакли поначалу продавались со скрипом, вывезти их на гастроли казалось делом почти невозможным: всем нужна была только «Собака».
И вот у меня в первый раз – подчёркиваю, в первый раз – настоящая премьера, которую я ощутил как праздник и где, несмотря на волнение и ещё не очень свободное исполнение композиционно весьма сложно выстроенного текста, мне удалось осуществить задуманное… Но главное – я в первый раз ощутил, что спектакль долгожданен и что я ожиданий не обманул. У меня никогда не было таких оваций на премьерах, как в Питере и Москве. Я счастлив ещё и потому, что билеты раскуплены чуть ли не за два месяца и залы забиты битком в самые невыгодные для театра дни, то есть в майские праздники.
Да! И за все эти дни никто, и это тоже в первый раз, не стал сравнивать спектакль с моей первой и столь важной для меня работой «Как я съел собаку». Только критики, только они, родимые (
Очень приятные были дни в Питере. День Победы… Я знаю, что очень обсуждался вопрос о сути некоей акции «Георгиевская ленточка». Знаю, что многие уважаемые мною люди весьма презрительно отнеслись к этой акции. Они усматривают в ней пропагандистские происки, пошлый, квасной патриотизм, лояльность к власти… Они видят в этом (и довольно справедливо) новую волну во многом ничем не оправданной национальной гордости. Последнее, пожалуй, действительно имеет место и может оттолкнуть и вызвать «аллергию»…
А вот я с удовольствием носил в эти дни георгиевскую ленточку, пропустив её в петлицу пиджака. К машине не привязал, так как сам не вожу. Носил ленточку по простым и очень личным причинам. Во-первых, ленточка красивая, во-вторых, для меня 9 мая – это праздник безусловный, в- третьих, лично мне есть кого помнить, а ещё я вижу, что многие люди носят эти ленточки просто из желания сказать: «Да! И для меня этот праздник важное, радостное событие. Видите, я тоже повязал эту ленточку, значит, мне тоже есть кого помнить, значит, я праздную вместе с вами, значит, я не одинок».
А ещё когда я был совсем мальчишкой, то есть мне было 19 лет, к нашему пирсу на два дня пришвартовался новый ракетный корабль, который шёл на Камчатку. Экипаж его был гвардейским, и ленточки на бескозырках у ребят с этого корабля, в отличие от наших, чёрных, были гвардейские, то есть
