международных санкций, нет никакой уверенности в том, что выброс энергии окажется управляемым. Здесь и кроется противоречие: нам нужна замкнутая система.
— Если бы американцам удалось дезинтегрировать дух, об этом все бы узнали. Но им слабо.
Машинально они с Чавесом взглянули на Матье.
— Я не знаю, — произнес Матье глухо. — Не исключено, что мы вообще имеем дело с неделимостью.
Чавес пожал плечами:
— Да брось ты. Нет ничего неделимого.
— А что у нас с побочным эффектом?
Валенти скривился:
— Все так же. Он уменьшается немного по мере привыкания, но, похоже, иммунитет появится еще не скоро. Я вот снова все утро слушал Моцарта.
Чавес рассмеялся:
— Ну что же, не нужно будет ставить на заводах приятную музыку — она будет звучать по расписанию и бесплатно!
Матье сделалось тошно. Это ощущение не сильно отличалось от того, которое он испытывал каждое утро, читая газеты, но было более интенсивным и сопровождалось наплывами возмущения, переходившего в панику и ярость. Сам собой напрашивался вопрос, обратимо ли токсическое воздействие отходов на нервную систему и психику.
— Я не знаю, — снова пробормотал он.
Валенти потрепал его за плечо:
— Я уверен, что решение найдешь ты, Марк, именно ты. Боюсь, к тебе перешла эстафета от Эйнштейна, старина… Что до меня… — Валенти вздохнул. — Мне пятьдесят три года. И судя по всему, я уже не на подъеме, а на спуске. Говорят, после тридцати физикам и математикам как ученым приходит конец. Творческий расцвет, старина, похоже, совпадает с пиком потенции.
— Судя по тому, что про тебя рассказывают, ты никогда еще не трудился так творчески, как сейчас, — сказал Матье.
Валенти просиял.
Он уже закончил приспосабливать аккумулятор к фонтанчику — энергетическая начинка внутри элемента принадлежала дантисту Боно — и теперь принялся чистить себе десны.
— А как идут дела у китайцев? — спросил Матье.
— Фан-тас-ти-ка, — сказал Валенти. — Фан-тас-ти-ка. Кажется, они всех обогнали. Я разговаривал с их атташе по науке, здесь, в посольстве. Мы обменялись последними новостями. Их экспериментальные электростанции в Фуцзине — это фантастический успех!
XIII
Город Фуцзинь находится на южном берегу реки Янцзы. С незапамятных времен его почв — самых плодородных почв в Китае — не хватало на то, чтобы прокормить все население. Плодородие Фуцзиня, сравнимое с плодородием русского чернозема, было обусловлено тем же, что и его бедность: опустошительными паводками Янцзы. Когда река разливалась, в этой равнинной местности ничто не сдерживало ее потоков, а разливалась она регулярно, словно справляя некий ритуал возмездия.
Китайская Народная Республика покончила с этими древними причудами реки. Несколько лет назад была построена Фуцзиньская плотина. Триста тысяч рабочих вложили все свои силы в осуществление этого замысла, а благодарные крестьяне, наконец-то освободившиеся от напасти, стали самой преданной опорой режима. Неоднократно партия присуждала почетные звания коммуне Фуцзинь: в этой области урожайность была гораздо выше показателей, достигнутых коллективными хозяйствами где-либо на остальной территории Китая. Как провозглашали расклеенные по городу плакаты, победа над Янцзы привила здешним жителям вкус к грандиозным свершениям: «Вперед под мудрым руководством вождя Мао Цзэдуна! Превратим духовную энергию в энергию материальную!»
Они были выбраны для того, чтобы стать пионерами нового технологического и промышленного «скачка».
Пэй знал, что если и есть в стране область, где трудящиеся готовы отдать душу и тело ради «пилотного эксперимента» — начала крупномасштабной эксплуатации нового источника энергии, — так это Фуцзинь. Ни в каких других местах не было такого благоприятного сочетания идеологических и психологических условий. Если где-нибудь и имели смысл выражения «отдавать лучшее, что в нас есть» или «до последнего вздоха», так это в Фуцзине.
Из аэропорта в деревню его довез юноша, член местной партийной ячейки. Он хранил почтительное молчание в присутствии молодого генерала, героя народной революции, горячо почитаемого в родных краях.
Вся область находилась под строгим контролем военных. Через каждые три километра стоял дежурный пост, и информация об их прибытии передавалась по рации из пункта в пункт. После того как машина остановилась в пятый раз, водитель, бормоча извинения, повернулся к Пэю.
— Это двигатель барахлит, товарищ генерал, — сказал он. — Опытный образец. Вы, наверное, заметили, как нас потряхивает, — до ума его еще не довели.
В горле у Пэя пересохло, но ему тут же сделалось стыдно: это волнение было проявлением средневековой дикости, наследием предков. С малолетства его дух был отравлен народными сказками, историями про драконов и духов, и годы, проведенные в иезуитском коллеже, мало что изменили.
Он вперился взглядом в бегущую навстречу дорогу, болезненно отзываясь на каждое сотрясение. Физический принцип был между тем прост и не отличался в целом от принципа работы старых паровозов или двигателя внутреннего сгорания: толчки были результатом «тяги» — энергия стремилась высвободиться.
— Это странно, товарищ генерал, но, кажется, возраст и пол донора не имеют значения. Старик, женщина, ребенок — все едино. Они испробовали собак и крыс, но это ничего не дало. Нужен человек.
Пэй видел лицо водителя в зеркале заднего вида: его выражение менялось, переходя от отупения к ужасу. Генерал уже слышал, что новое топливо дает побочный эффект, наносящий вред нервной системе, и что выработать иммунитет можно только методом строгой идеологической подготовки.
— Бывает, оно там внутри скрипит, стонет, или же оно… оно поет, — неуверенно произнес водитель. — Те, кто работает на главной электростанции, потеряли сон. Есть такие, что сходят с ума, и их приходится отправлять в психиатрическую больницу. Они несут всякий бред, в котором сквозит гнилое буржуазное влияние. Я сам, товарищ генерал, поймал себя на том, что слушаю упадническую западную музыку Бетховена. Хотя прекрасно знаю — «Народная газета» проинформировала нас, — что слушание Бетховена рассматривается партией как серьезный проступок. Это запрещено. Но я ничего не могу с собой поделать. Оно начинает играть само собой, стоит только подойти к одной из этих штук.
— Боюсь, товарищ, что вы недостаточно идеологически подготовлены, — сказал Пэй.
Шофер умоляюще взглянул на него:
— Прошу вас, не говорите им об этом, товарищ генерал. Простите мне мою отсталость и реакционность.
— Не волнуйтесь, я не стану писать рапорт, обещаю вам. А здесь много товарищей, которые проявляют такую же… нервозность, что и вы?
— Не знаю, товарищ генерал, мы стараемся не говорить об этом. Мы хотим соответствовать той великой задаче, которую доверила нам партия. Мы гордимся, что мы пионеры, товарищ генерал.
Бедняга и правда старается как может, подумал Пэй. Водитель даже попытался пошутить. Это была традиционная китайская шутка, которую он сопроводил не менее традиционным взрывом смеха.
— Меня бы ничуть не расстроило, скорее наоборот, если бы там внутри оказалась моя теща!
Пэй отправился прямиком в больницу.
Ему много раз говорили, что Лянь очень красива, но у Пэя не было на этот счет никакого мнения.
