Через несколько минут Леза отодвинула тарелку.
– Уступаю вам место. Только придется прямо из салатницы, а это – с блюда.
– Да-да, – откликнулся он и сел на освобожденный Лезой стул. Еду отодвинул в сторону, перед собой положил бумаги.
– Мне с детства внушали, что читать за едой – значит демонстрировать свою невоспитанность.
– Да, – согласился он, – я скверно воспитан, это правда. – Со вздохом отодвинул бумаги в сторону и потянулся за салатом. – Подумать только – если бы мне не пришло в голову искать этот архив, он еще сколько-то лет оставался бы неведомым науке…
– Но ведь вы, если я правильно вас поняла, занимаетесь совсем другой историей?
– Занимаюсь, это верно. Но боюсь, что этому пришел конец.
– Почему?
– Потому что для ее создания пришлось воевать. Наверное, никакая история не стоит того, чтобы за нее умирали. Тогда она теряет естественность. Становится похожей на театральное представление.
– Вы жалеете, что взялись за этот труд?
Он вскинул голову.
– Почему? Театр ведь – искусство! История – тоже. Во многом. Почему мне надо было отказываться от творчества?
– Из-за войны хотя бы.
– Ну, я ведь не думал… – Он помолчал, прожевывая. – Но теперь все больше думаю, что я виноват во многом. В той беде, которую теперь приходится переживать.
– Вы о войне? Но разве это беда! Победы украшают жизнь, как и вашу историю.
– Но сейчас-то победы не будет. Мы уже разбиты, если говорить откровенно.
– Н-не понимаю. Мы? Разбиты?
– Вы что – сегодня родились? Где вы были все последнее время?
– По-моему, я рассказала вам об этом. Вы не слушали? Могу повторить: здесь я была, здесь. И никто не сообщал мне новостей. Разбиты?
– Ах да, простите, вы действительно говорили. Нет, я слушал, конечно, но в то же время что-то меня постоянно отвлекало.
– Я рассержусь. Что вас отвлекало, когда я говорила?
– Вы. Я смотрел, как вы рассказываете.
– Вы… вы не должны говорить так.
– Но если это так и было?
– Тем более. Не надо. Если же действительно так плохо, как вы сказали…
– Это вы насчет войны? Да, так. А может быть, и еще хуже. Но, в конце концов, не ваша же это вина!
– Я уверена, что моя. Хотя я и не хотела, чтобы получилось так…
– Нет. Виноват я. Если бы не эта моя идея насчет Новой Истории…
– Но что же в ней было плохого? Вы ведь никого не подговаривали воевать?
– Этого только не хватало бы. Нет, конечно. Но я историк. И мог бы вовремя сообразить, что именно так и получится. Потому что мы просто не умеем иначе. Мы привыкли решать силой все – начиная от женитьбы и кончая собственной историей. Силой!..
– Да. В этом вы правы. Я тут успела прочитать немало бумаг, и везде – сила или если не сила, то подлость. Но ведь и силу можно применять по-разному. Если вы побеждаете в войне – это разве плохо? Людям ведь от этого только лучше, разве не так?
– Наверное, все-таки нет. Потому что им-то, может быть, и становится чуть лучше жить – на краткое время, однако сами они становятся еще немного хуже – а может быть, и много. Привыкают брать силой. Признают силу достоинством, уравнивают силу с правдой. И потом, когда эту силу применяют уже к ним – они покоряются, именно потому, что признают за силой правоту. Вот сейчас нас разобьют – и мы смиримся, мы признаем, что победившие – правы.
– Вот в этом и заключается моя вина. В том, что вас разбили. Или еще разобьют – все равно.
– Можно подумать, что это вас назначили Верховным Главнокомандующим…
– Вы даже не понимаете, как вы близки к истине. Он мне верил!
– Разве не следовало вам доверять?
– Ну… Надо было понять, что я тоже могу ошибаться.
– Вы слишком много хотите. Он ведь любил вас?
– Сейчас – не знаю. Если он догадался… Но тогда, по-моему, любил. Как и я его. Но мне кажется… я не смогу больше увидеть его. У меня просто не хватит сил взглянуть ему в лицо. Наверное, мне лучше было бы умереть.
– Это невозможно. Вы больше не одна.
– Только это меня и держит… Хен, мне надо бежать. Куда угодно. Скрыться. Чтобы спокойно все обдумать…
– Точно так же и мне. Но я не знаю никого, кто бы захотел мне помочь.
– Я тоже. Нет, я думала, что такой человек есть. Но теперь поняла… Узнала, что на него рассчитывать нельзя. Он-то и виноват во всем. Претендент Миграт.
– Кто это? Я не знаю такого имени. Претендент? На что?
– Сейчас я покажу вам один документ… Я спрятала его отдельно.
Леза встала, пошарила под матрацем. Вынула бумагу.
– Вот, смотрите. Вы все поймете.
Хен Гот сперва пробежал бумагу, потом прочитал медленно, слово за словом.
– Ошеломляюще… Это единственный документ?
– Нет. Здесь их целая пачка…
– Дайте. Я хочу побыстрее посмотреть все.
– Я думаю, нам надо прежде всего спастись отсюда. Я возьму все это с собой.
– Да, наверное, так будет лучше всего. Спастись.
– И забрать все это. Понимаете? Без этих бумаг он ничего не сможет доказать – о своем праве…
– Дело не только в этом. Леза, бежать надо для того, чтобы разыскать его. И убить.
– Вы говорите так жестоко…
– Он этого заслуживает. У меня есть личные причины хотеть его смерти. Если бы они были и у вас…
– У меня они есть.
– Тогда вы должны помочь мне.
– Не знаю… Я никогда…
– Я тоже. Но теперь… Однако об этом мы еще успеем поговорить. Вы знаете, я начинаю серьезно беспокоиться. Где старик? Ах, напрасно я позволил ему унести ключ…
– Теперь поздно жалеть.
– Но как же мы выйдем отсюда без ключа?
– Утром мне принесут завтрак…
– Ну, и… А, я понимаю, что вы имеете в виду. – Историк поежился, и это его движение не прошло незамеченным.
– Я понимаю: от этой мысли вам не по себе.
– Вы угадали.
– Но как иначе?
– Может быть, удастся уговорить сторожа…
– Бесполезно. Я уже пыталась.
– Ну что же, если другого выхода не найдется…
– Поверьте мне: нет.
– Тогда – утром…
– Утром мы должны освободиться, а пока советую вам отдохнуть. Ложитесь на мою кровать…
– Это невозможно! А вы?
