Только вышибалой я еще и не был.
Он вышел из комнаты едва ли не разъяренным. И тут же остыл. Потому что нахальным охранником оказался Питек.
– Черт! А я думал – ты в полете с Рыцарем…
– Там хватает и тех ребят, но дело не в этом. Новость для вас обоих: наша девочка слиняла.
– Наша девочка? Какая девочка? Откуда?
– Ну и память у тебя, капитан. Стареешь?
– Давно уже состарился. Ну, быстро!
– Да Леза – какая же еще?
– Ах, ты… Мы о ней совсем позабыли. Откуда она сбежала?
– Да их архива, понятно – где сидела.
– Архива? Постой… Разве то был архив?
– А ты не знал? Ну, это тебе любой охранник скажет…
– Там и в самом деле хранятся документы?
– Ну, каких-то бумаг полно. Но разве это важно?
– Сейчас именно это и важно. Пошли туда. Быстрее! Не медли!
– Бегу, бегу. Вот как тебя разобрало, капитан…
Глава девятая
Незримым для обычного человеческого ока облачком иеромонах Никодим возник близ Фермы; заклубился, исчез – и в то же самое мгновение (если пользоваться принятым на планетах отсчетом времени) оказался совершенно в другой точке пересечения многих пространств. Остановил свое движение перед таким же невидимым Ничем, каким показались бы планетарному наблюдателю извне и Ферма, и Застава, и все другие пространственные станции Высоких Сил. Отличаясь одна от другой внутри, внешне они никакого облика не имели и, следовательно, не наблюдались никакими приборами – чтобы не понуждать людей на планетах, в обитаемых мирах строить излишние гипотезы.
Однако для людей Космической стадии такие структуры видимы и осязаемы. В отличие от людей планетарных, космические могут появляться на подобных станциях даже и без приглашения. Другое дело, что они стараются этими возможностями не злоупотреблять.
Но сейчас было положение, в котором приличиями приходилось пренебречь.
Все еще не принимая никакой конкретной формы, Никодим внимательно изучал Заставу – то, что сейчас находилось внутри нее. Мне трудно объяснить, как это у него получалось, а вам столь же трудно понять: потому что все мы пока – люди Планетарной стадии и обо всем, что касается Космической, узнаем, хочется надеяться, не очень скоро. Хотя и этого нам знать не дано.
Так или иначе, все то, что находилось и происходило в сей миг на Заставе, было для Никодима явственно. Он без труда убедился как в том, что самого Охранителя на Заставе не было, так и в том, что другие существа там находились; но всего лишь Планетарные люди, для Никодима серьезной опасности не представлявшие.
Помимо них одна очень незначительная часть объема Заставы оказалась занятой чем-то непонятным. Непонятным – потому что, если вся Застава, как и все подобные станции, была создана из субстанции, хотя и способной принимать облик любого материала, какой можно встретить на планетах, однако по структуре своей ничего общего с этими материалами не имевшей, – здесь, в малой части Заставы, находились какие- то предметы, сооруженные именно из материалов грубых, тяжелых – планетарных, одним словом. Надо полагать, то и были пресловутые устройства, которые пришлось использовать Охранителю, поскольку собственных его сил и возможностей не могло хватить для осуществления его замысла.
Никодим попытался на расстоянии постичь смысл и устройство этих чужеродных конструкций. Однако это ему не удалось, и неизбежным стало – войти во внутреннее пространство Заставы. В этом не было ничего трудного, просто Никодим не любил появляться где-либо непрошеным гостем; но сейчас выбирать не приходилось.
Все тем же бестелесным облачком иеромонах приблизился вплотную к внешнему рубежу Сторожки. Будь он планетарным существом, ему это не удалось бы: мощное поле и поток частиц вещества обрушились бы на него, убивая и отбрасывая. Но сейчас бояться было нечего.
Точно так же, невидимо для обычного взгляда, он, пройдя сквозь многослойную границу, оказался внутри Заставы, завис над бесконечным, казалось, простором сухого черного песка, примерно в полверсте от дома. Приближаясь к строению, он ощутил некий след в пространстве, как бы воспоминание его о предшествовавшем посещении. Следы в пространстве отличаются один от другого не менее четко, чем отпечатки ног телесного человека на сырой глине. И сейчас Никодим безошибочно определил, что слабый след оставлен был Элой. Кроме всего прочего, это означало, что Охранитель не пользовался услугами эмиссаров, пребывающих в Космической стадии, может быть, просто не имел их. Находись такие эмиссары здесь, внутреннее пространство Заставы наверняка пестрело бы их следами.
Ну что же: пока все шло хорошо.
Поравнявшись наконец с домом, Никодим снова повис неподвижно. Он не спешил принимать облик: тогда ему пришлось бы ограничить себя обычными человеческими чувствами – в частности, он не мог бы видеть и слышать сквозь стены, а сейчас это казалось ему важным.
Внимательно, систематически осматривая снаружи дом, помещение за помещением, он убедился в том, что планетарные люди – их было двое – находятся в той же части строения, что и чужеродные устройства. Видимо, людям этим было вменено в обязанность то ли охранять машины, то ли ухаживать за ними, а может быть – и то, и другое вместе. Подумав, Никодим решил, что это хорошо. Оставаясь незримым и наблюдая за этими людьми, он мог скорее получить какое-то представление о странных машинах, чем если бы попытался разобраться в них сам.
Пронизав несколько стен и внутренних переборок, иеромонах через секунду-другую оказался в нужном помещении – не в том, где находились механизмы, но в соседнем. Отсюда он мог видеть и слышать все происходящее в соседней комнате так же хорошо, как если бы находился там, совсем рядом с людьми.
Там были действительно двое. Но уже через несколько мгновений Никодим понял, что если они и были людьми, то, во всяком случае, не такими, каким был он сам и с какими ему до сих пор приходилось встречаться. Общего было много, но и различия бросались в глаза. В частности, один из этих двоих вдруг, на глазах Никодима, раздвоился, и несколько секунд их в комнате находилось трое, причем возникший двойник не повторял действия первого, но совершенно самостоятельно отошел в другой конец помещения (не такое уж маленькое, оно казалось тесным из-за наполнявших его механизмов), склонился над той частью машины, что находилась там, что-то повернул, что-то потянул на себя – и, не сказав ни слова, возвратился и слился со своим прототипом, никак на это не отреагировавшим. Хотя, быть может, все было наоборот, и к машине подходил прототип, а двойник в это время оставался за него и поддерживал разговор с другим находившимся здесь созданием.
Приблизившись вплотную к разделявшей комнаты переборке и частично даже углубившись в нее, Никодим стал прислушиваться к разговору. То есть не воспринимать колебания воздуха, как сделал бы, если бы находился сейчас во плоти, но следить за возникновением и движением мыслей у одного и другого собеседника.
Но уже через несколько мгновений он убедился в том, что установить контроль над мыслями разговаривавших он не в состоянии. Возникало такое впечатление, что и тот, и другой были надежно заэкранированы и от внешнего контроля, и, надо полагать, от попыток воздействовать на них извне.
У Никодима возникло искушение все же попробовать. И он, пользуясь приобретенным на Ферме умением, послал луч своей сфокусированной воли в направлении головы того эмиссара, что умел раздваиваться. Никодим потребовал, чтобы эмиссар повторил только что выполненные им действия: снова разделился и проделал с машиной ту же самую операцию.
Сначала ему показалось, что попытка пройдет успешно: неторопливый разговор в соседней комнате прервался. Оба враз подняли головы, настороженно огляделись. Потом обменялись какими-то оставшимися непонятными словами; судя по интонации, это не было продолжением прежнего разговора, скорее, они ощутили какую-то, пока еще непонятную опасность и предупредили о ней друг друга. Затем, умолкнув, они начали медленно поворачиваться, как бы лоцируя пространство в поисках источника беспокойства. Никодим
