где он был до сих пор, зато знаю, где он теперь!
— Так пошли к нему, — легко предложил Доркин, все еще не до конца понимая, о чем говорит колдун.
Тот внимательно посмотрел ему в лицо и, кажется, понял это. Во всяком случае, он с тяжелым вздохом подошел к столу и налил из неизвестно откуда взявшейся там бутылки в неизвестно откуда взявшуюся рюмку нечто золотисто-коричневое, что и поднес Баламуту, буркнув:
— Пей!
Доркин покорно глотнул поднесенное зелье и от неожиданности поперхнулся. Это было еще крепче вина, которое они пили накануне. В Данелойне не знавали напитков такой силы…
Колдун наблюдал за его конвульсиями, не делая никаких попыток помочь.
— Ну, пришел в себя? — спросил он только, когда Баламут наконец откашлялся.
Тот судорожно кивнул. Как будто и вправду все встало на места…
— А теперь слушай, — сурово сказал Аркадий Степанович. — Только что у меня на глазах излучение Тамрота, который, как тебе известно, находится у Овечкина, кануло в… ну, назовем это энергетическим облаком. Облако состоит из абсолютно чужеродной энергии, грязной, душной… даже не знаю, откуда такая… словно ее черпали со дна адских колодцев! Я попытался проникнуть следом, но ничего, разумеется, не вышло. Поймали-таки нашего Овечкина. И боюсь я, боюсь, Доркин, что и принцесса находится там же…
Обычно задорная физиономия старца вытянулась и приобрела похоронное выражение. Он глядел в пол, когда услышал неожиданно спокойный и ровный голос Баламута:
— Где это облако?
Аркадий Степанович поднял глаза и с удивлением воззрился на своего гостя.
Менее всего Баламут Доркин походил сейчас на шута. Получив более или менее конкретную информацию и почуяв возможность действия, он совершенно преобразился. И колдун вдруг увидел перед собою не дурашливого своего «юного друга», а немолодого уже человека, видавшего виды, познавшего страдания и закаленного ими, знающего цену словам. Бойца, готового умереть без всякой аффектации, чтобы только выполнить порученное ему дело. Глубокие морщины на его лице говорили не столько о возрасте, сколько о многотрудной жизни, и взгляд светлых ястребиных глаз был спокоен и тверд. Очень спокоен и очень тверд. Доркин стоял, слегка расставив ноги, держа руку на поясе, на рукояти кинжала, и видно было, что поза эта для него весьма привычна.
— Где это облако?
— Да… — неопределенно сказал Аркадий Степанович. — Ты, никак, собрался идти туда с этим… оружием?
Доркин чуть помедлил с ответом.
— Возможно, тебе это кажется смешным, колдун. Но — да, я собрался идти туда с этим оружием. Во всяком случае, я умею с ним управляться.
Он подчеркнул слово «умею», и босоногий старец немедленно уставился на него с удивлением и негодованием.
— Ты что это…
— Не прими на свой счет, колдун. Просто я не раз уже замечал, что, когда бессильна магия, обыкновенная сталь приходится как нельзя более кстати.
Голос Доркина звучал примирительно, и Аркадий Степанович, фыркнув, сказал:
— Ладно. Только никуда я тебя не пущу. Тем более что местонахождение этого… облака я успел заметить лишь весьма приблизительно. Оно мелькнуло в момент соприкосновения с излучением Тамрота и исчезло. На карте чисто и пусто.
Он еще раз покачал головой.
— Однако в этот райончик мы переселимся немедленно. Петроградская сторона не так уж велика… ночь поработаю — и отыщу его. Недурно бы еще выяснить к тому же, с кем мы имеем дело. Боюсь я, друг мой Доркин, что маг, похитивший вашу принцессу — вовсе не человек. А если человек, то он волшебник такой силы, что я, право, и не знаю… люди не могут выдерживать подобное… — Степанович невольно содрогнулся.
— Я не очень понимаю, о чем ты говоришь, почтеннейший, — мягко, но настойчиво перебил его Доркин. — Кто бы он ни был, он держит в плену принцессу, и Тамрот теперь тоже у него, так?
— Боюсь, что так…
— Не бойся, — усмехнулся королевский шут. — Делай свое дело… найди мне это место, чем бы оно ни было. Остальное я беру на себя.
— Ты спятил, — сердито сказал старец. — Тебя сотрут в порошок — и пикнуть не успеешь! Я и то могу стереть тебя в порошок, не сходя с этого места, и я это сделаю, если ты не угомонишься, хоть оно и претит моей миролюбивой натуре. Ты будешь делать только то, что я тебе скажу. Понял?!
Доркин строптиво вздернул было подбородок, но тут же и передумал.
— Понял, — кротко ответил он.
Так кротко, что Аркадий Степанович снова рассердился и нахмурился. Но сказать было нечего.
— Тогда собираемся, — буркнул он и налил себе стопочку адского зелья.
Сборы Босоногого колдуна были недолги, но удивительны. Как он это сделал, Баламут, разумеется, не понял, но на глазах у него колдун скатал пространство в небольшой рулончик — всю квартиру вместе с кабинетом, и в тот же миг они оказались на площадке перед закрытою дверью. А затем вышли из дому и отправились пешком мимо стоящих в цвету каштанов Летнего сада, мимо сиреневого разлива Марсова поля, по мосту через широкую реку, мимо крепости, пока не углубились в сплетенье тихих кривых улочек Петроградской стороны. Там Босоногий колдун облюбовал себе дом по вкусу и, когда они поднялись на третий этаж, видимо, более всего любимый старцем, развернул свой рулончик. И они очутились в той же самой квартире, только за окнами ее теперь был другой городской пейзаж.
— Здорово, — одобрительно сказал Доркин, начавший уже привыкать ко всем этим чудесам. — Ты — замечательный колдун, почтеннейший!
— От кого я это слышу? — язвительно осведомился старец. — Неужто от того, кто ни во грош не ставит всю магию против своего жалкого ножичка?
Баламут засмеялся.
— Особенно же хорошо у тебя получаются горячительные зелья. Я бы отважился выпить еще стаканчик…
— Ладно уж, — смягчился колдун. — Выпей да ложись спать. А я пойду работать.
Спать Баламуту не хотелось совершенно, тем более что за окнами стоял чудесный летний вечер, и он отчаянно взмолился:
— Позволь и мне заняться чем-нибудь, почтеннейший! Не привык я сидеть без дела в четырех стенах… позволь хоть погулять выйти!
— Учитывая все обстоятельства, лучше, чтобы ты не покидал эти четыре стены без меня, — сурово сказал Босоногий колдун, но, увидев молящий взгляд Баламута, заколебался. — Ты можешь дать мне страшную клятву, что будешь осторожен и не станешь ввязываться ни в какие истории, и при первом же признаке чего-то недоброго…
— Дам, — торопливо сказал Доркин. — Я дам тебе любую страшную клятву. У нас принято клясться пяткой святого Паприка, коей он лягнул искусителя в зад и на которую не мог потом наступить до конца своей жизни. А у вас?
— Это не шутки, Баламут, — нахмурился колдун. — Беда с вами, невеждами… Ладно. Постой минуту.
Он скрылся в кабинете и вернулся, неся в руках кусочек необработанного янтаря на тонком кожаном шнурке. Надев его на шею Доркину, он сердито сказал:
— Это оберег. Не потеряй, ради всего святого. И слушай меня внимательно — пока будешь гулять, следи за своим самочувствием. Если станет как-то не по себе — остановись. Произнеси следующие слова — «Тамрот, фатум мобиле, кианос, аэр». Если после этого станет еще хуже — хорошенько запомни место, где это случилось, и немедленно возвращайся. Ты понял меня? Ничего не делай… сразу беги домой. В этом случае помощь твоя будет неоценимой!
