– Какой? – ноги у меня подкосились, и не будь врезавшихся в тело веревок – сидеть мне на снегу, и испуганно хлопать глазами.
– Да что ты из меня монстра какого-то делаешь! – возмутился Павел. – В моей классификации этот способ означает элементарное спаивание. Полбутылки коньяка, и твоя мама поверила в то, что я ей поверю, и все рассказала. Про то, как гадала. И что выпало. И что ты читала расклад, потому что карты лежат не так, как она их оставила. Вот и все. А кто такой король с четырьмя дамами – и козе понятно.
– Ты же в это не веришь, – только и могла прошептать я.
– Чтобы тебя найти, я и в черта с рогами готов был поверить. Взял такси, и сюда на разведку. И едва не чокнулся, когда в свете фар увидел на дороге бегущую Эльку.
– Эльку! – радостно возопила я.
– Тише! – Павел сделал зверское лицо. – Не думаю, что об этом надо информировать нашего гостеприимного хозяина. Жаль, что я ему шею не свернул. Хитрая сволочь держалась от меня подальше. Короче, Эля уже дома. Я ее на этом такси и отправил, а сам пешком сюда. Когда слышал подъезжающую машину, прятался за деревьями. Подошел к воротам – открыты. Наверное, ждали, когда машины вернутся. Захожу, и вижу, как какой-то придурок в красной рясе стоит на крыльце и курит. А под мышкой маску держит. И что характерно – дверь позади него тоже открыта. Увидел меня, и обалдел слегка. И этого обалдения мне как раз хватило, чтобы успеть ему рот заткнуть. А дальше – еще проще. Затащил парня в комнатушку, и вырубил надолго. А надо было навсегда… Не пожалей я его, мы бы с тобой здесь сейчас не стояли…
– Не кори себя, не надо, – я вдруг почувствовала необходимость снова положить руку на его запястье. Не знаю, успокоил бы его этот жест, но мне он наверняка придал бы душевных сил, стремительно тающих под натиском холода. Тающих под натиском холода… Вот так завернула! Похоже, у меня начинается предсмертный бред. Мама дорогая, мамочка любимая, до чего же умирать не хочется!
– Какая ты красивая, – ни с того ни с сего прошептал Павел.
– Как думаешь, куда повезли Хуана? И кто? – ответила я.
– Какая ты красивая. – Его охрипший голос повторил это так, что мне захотелось хоть чем-нибудь прикрыться. Все-таки, лифчик и колготки не слишком эффективная защита от подобных взглядов.
Закрыв глаза, я ждала продолжения. Не место и не время, но ничего другого у нас уже не будет. Поэтому пусть говорит сейчас. Но говорить ему помешали вышедшие из «Нирваны» лакшми. Процедура с закаливанием повторилась в полном объеме. В дополнение я узнала о себе много нового и интересного, а пассаж о радиусе кривизны моих ног развеселил меня даже больше, чем пожелание подцепить лобковый педикулез.
Ничего мне уже не подцепить. Никогда. Даже простуду не успею. Но рассуждать на эти темы с лакшми никакого желания не возникало. Поэтому, гордо промолчав, я дождалась когда им наскучит осыпать меня издевками и весьма чувствительными ударами, и они удалятся восвояси под бессильную ругань Павла.
– Как думаешь, сколько нам еще таких обливаний устроят? – поинтересовался Павел, поднимая глаза к колючему от звездных лучей небу.
– Ни одного, – пробормотала я, хлюпая разбитым носом. – То есть, ни одного, которое мы почувствуем.
– Да, – кивнул он. – По-моему, уже скоро… А до утра еще ой как далеко.
– Почему это тебя волнует?
– Потому что утром здесь начнется маски-шоу, и я очень хочу его посмотреть.
– Какое шоу?
– Маски-шоу, – как маленькой по слогам повторил человек, который, как выяснилось, был его неоднократным участником. – Спецназ в масках придет эту лавочку прикрывать. Я ведь сразу как Эльку на такси отправил, батиным друзьям позвонил. И они поклялись, что к утру смогут все организовать. Раньше не смогут, – они ведь уже в отставке. Жаль, не успеют немного.
– Действительно обидно, – констатировала я. И, вопреки равнодушному тону, рванулась изо всех сил, надеясь неизвестно на что.
– Бесполезно, Ника, – попытался охладить меня Павел, но я молча рвалась из стороны в сторону так, что путы нещадно врезались в тело, делая меня похожей на перетянутую веревочкой колбасу.
– Прекрати, Ника! – увещевал меня Павел, но я не реагировала. Похоже, у меня началась настоящая истерика. И закончилась только тогда, когда боль от врезавшихся веревок добралась до меня сквозь превратившуюся в бесчувственную броню кожу.
Я хватала ртом воздух под тяжелое молчание Павла, и пыталась совладать с собственным инстинктом самосохранения. А он категорически отказывался поверить, что все бесполезно и ничего придумать нельзя. Думай, Ника. Думай! Я еще раз глубоко вдохнула колючий воздух, чтобы унять бухающее сердце. Эмоциональный всплеск не прошел даром. Нельзя сказать, что после активного извивания у столба я совсем согрелась, но все же кровь и мысли потекли куда живее. Что-то мелькнуло у меня в голове. Согрелась… Не будь этих проклятых веревок, уж я бы знала, как дотянуть до утра. До седьмого пота себя загоняла, но согрелась бы. А если ни рукой, ни ногой как следует не двинуть? И все-таки способ выжить был. И был где- то рядом. Я определенно что-то такое слышала…
– Слушай, Ника, – Павел попытался хоть как-то отвлечь меня от похоронных мыслей, – как ты думаешь, сколько товарищ гуру сдирает за райский кайф с этих монахов в красных рясах?
– Они не монахи, – автоматически ответила я. – Они послушники.
– А по мне один хрен, что послушники, что монахи…
– Точно, монахи! – радостно возопила я, заставив Челнокова сомневаться в моей адекватности. – Пашенька, миленький, ты только не смейся надо мной, а послушай. На Тибете есть один обряд. Чтобы стать монахом, послушник должен доказать что достоин, и выдержать разные испытания. Одно из них такое: его уводят в горы, туда, где начинаются ледники, и заворачивают в мокрую накидку. Если он усвоил все, чему его учили, то он не только должен остаться в живых, но и высушить теплом своего тела несколько мокрых накидок. Понимаешь? Если кто-то может, значит, сможем и мы!
– Ника, успокойся, – Павел попытался вернуть меня с небес на землю. – Я знаю, каково тебе сейчас, но не строй воздушных замков. Они учатся этому много лет. Тренируются круглые сутки. А ты говоришь: мы сможем…
– Сможем, Пашенька. Сможем! – я, словно глухарь, токовала свое. – Мне один человек рассказал, правда, немножко… э-э-э… продвинутый, что все это проще простого. Нужно только очень захотеть.
– Конечно, – улыбнулся в ответ Павел. – Если очень захотеть, можно в космос полететь. Вот мы и полетим с тобой, Ника. И уже очень скоро…
– Паша, миленький, я тебя прошу, давай попробуем. Он мне все объяснил. Ничего сложного. Все равно ведь хуже не будет.
– Что-то лень мне пробовать, – покачал головой самый упертый в мире тип. – Предпочитаю помирать спокойно, без трепыхания.
– Паша, ну я тебя прошу! – Кажется, я всхлипнула. – Давай попробуем. Сделай мне подарок, а?
– Подарок… Еще скажи, свадебный… Хотя… Давай договоримся так, знаток тибетских обрядов. Я готов пойти на компромисс. И выполню все твои рецепты по высушиванию простыней на морозе. А ты за это… Дашь мне слово, что выйдешь за меня замуж, если они все-таки подействуют.
Я едва не задохнулась от такого нахальства. Это же самый что ни на есть гнусный шантаж! Ну, сейчас я ему все скажу…
– Выйду, Пашенька, честное слово выйду, только сделай все, как я скажу! – почти закричала я. И, сбавив голос, пустилась в объяснения. Благо, и объяснять было особо нечего. Кроме различных примочек, вроде «представьте себе, что внизу живота у вас разгорается яркое пламя, и огненные реки текут по сосудам, согревая ваше тело», существовал главный секрет выживания. Простой и эффективный, как дыхание. Вернее его отсутствие. А если короче, то для того, чтобы согреться, нужно было не дышать. Задерживать дыхание настолько насколько это вообще возможно. Стиснуть зубы и терпеть удушье, до того момента, пока легкие не начнут разрываться от недостатка кислорода. А потом делать один вдох и снова не дышать, и т. д. Задача простая, но никак не легкая.
Мы улыбнулись друг другу, и я уже задержала дыхание, когда Павел напомнил:
– Ты обещала, Ника. И если мы выживем, то я с тебя не слезу, пока не выполнишь обещание.
