Лежавший попытался усмехнуться:
– Дорабатываю ресурс. Превращаюсь в сырье. Утешаясь тем, что мои детали им не достанутся: пока меня найдут, они успеют сгнить.
Это было похоже на правду – если говорила машина, а не человек.
– Вы больны?
– Поврежден.
– В чем повреждение? Куда вас… повредили?
Медленным движением руки лежавший показал, куда: в живот, в нижнюю его часть. Запах. Да, запах…
– Могу я посмотреть?
– Вы… понимаете в этом? Вы ремс?
– Разбираюсь – более или менее….
Милов начал осторожно снимать тряпки, прикрывавшие рану. «Даже и тут, у них, рана остается раной», – подумал он, изо всех сил стараясь сдержать тошноту, одолевавшую его от невыносимого и все усиливающегося смрада. Технет смотрел на него, чуть усмехаясь; впрочем, усмешка сменилась гримасой боли, когда нижний слой тряпок пришлось отрывать, а смочить их было нечем. Тело технета вокруг раны почернело, и даже не будучи медиком, можно было без всякого риска утверждать, что для любой помощи было уже слишком поздно.
– Вы давно здесь?
– Какое сегодня число?
– Двадцать третье июля.
– А началось двадцатого… Выходит, три дня.
– Вы… участвовали в столкновении?
Вместо ответа технет спросил:
– Что сейчас наверху?
Милов пожал плечами:
– День. Хорошая погода.
– Я не об этом. Все тихо?
Давать информацию никогда не следует без нужды.
– Умеренный ветер, скорее ветерок. Теплый.
– Откуда вы взялись такой – ничего не понимающий? Комик.
– Не все ли равно?
– Вы не здешний. Хотя говорите свободно. Как перешли границу? Где? Вам известно, где окно?
Интересно. Уже интересно. Похоже, это кто-то из людей, замешанных в одну из предстоящих, взаимно противоположных операций.
– Это ваши предположения. Почему я должен быть обязательно из-за границы? Здесь я вообще очутился нечаянно: несчастный случай.
– Перестаньте валять дурака. У вас, может быть, есть на болтовню время, у меня – нет. У меня остался – хорошо, если час. Слушайте… Осветите-ка себе лицо как следует. Да не стесняйтесь: вы же понимаете, что я уже безопасен для кого бы то ни было.
Секунду помедлив, Милов направил луч фонарика на себя, жмуря глаза от света, но не закрывая их совсем: нельзя было выпускать лежавшего из-под наблюдения. Вскочить, даже из последних сил – секундное дело, а под ним может находиться оружие. Да и вскакивать не обязательно; выпростать руку с пистолетом…
– Да, точно, это вы. Я…
Лежащий остро, надрывно закашлялся, тонкая струйка (крови?) поползла изо рта. Милов воспользовался паузой, чтобы сказать:
– Это все – ваши догадки, не более. Насчет меня, я имею в виду.
Раненый перевел дыхание.
– Помолчите, – пробормотал он едва различимо. – Нет смысла ломать комедию. Я вас видел раньше…
– Сомневаюсь. Вы нигде не могли меня видеть.
– Внизу. У старика. Я знаю о вас то, что мне следует знать. Следовало… Я тоже работаю у старика. Работал – теперь уже…
– Почему же вы здесь? – Милов сам понимал, что вопрос глуп, но он и задал его только, чтобы выиграть время.
– Вы прекрасно понимаете. Мне не повезло, хотел сократить путь и угодил в самую схватку. Получил пулю в живот. Похоже, знаете, такую – придурковатую, из тех, что кувыркаются и делают из кишок стружку. Но хватило сил заползти сюда…
