— Точно! — заорал я. — У тебя нет передних зубов! Я давно это знаю!
Несколько секунд кикбоксер подержал во рту палец, водя им по деснам. Потом он что-то сказал своему командиру по-тайски.
— Ага. — Командир охранников кивнул. — Ты — парень, который всегда приходить к нам в гости… Каждый день, да? Тебе нравится приходить к нам в гости.
Я уставился на него. К моему удивлению, он уселся передо мной на корточки и взъерошил мне волосы.
— Смешной мальчик за деревьями каждый день. Ты нам тоже понравился. Пособирать травы. Да? О'кей. Немножко травы для твой друзь.
— Не мешкай и убей меня, — смело сказал я.
— Убивать тебя? Ах ты, смешной мальчик… Я не убивать тебя сейчас. — Он снова взъерошил мне волосы и поднялся во весь рост. — Я не убивать никого сейчас, — обратился он к сгрудившимся в кучу под навесом фигурам. — Я предупреждаю вас. Вы, люди здесь, это о'кей для меня. Один год, два год, три год — нет проблем, да?
Если он ожидал ответа, то его не последовало. Это, по-видимому, рассердило вьетконговца. Он сделал глубокий вдох, а затем разразился, в ярости, тирадой:
— Но сейчас вы делать проблема! Вы делать очень чертовский проблема!
При полном молчании с нашей стороны он пошарил по карманам и вытащил листок бумаги. Казалось, даже цикады притихли, догадываясь, что они услышат.
— Вы делать карты! — завизжал он. Половину следующего предложения я не разобрал из-за стоявшего в ушах звона. — Но зачем вы хотеть делать эта? Карты ведут новых людей. Новых людей сюда! Новые люди — опасность для меня! Это очень чертова опасность для вас! — Он запнулся и с той же, сбивающей с толку внезапностью снова успокоился. — О'кей, о'кей, — пробормотал он. Затем бросил карту в грязь, выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в нее. Он промахнулся, но пуля ударила в землю совсем недалеко от карты, и та затрепетала в воздухе. Я вновь оглох. Дуло находилось сантиметрах в тридцати от моей головы.
Когда ко мне начал возвращаться слух, командир уже говорил необычайно доверительным тоном:
— Итак, мои друзь. Мне нравится вы все очень. Очень хорошо. Один год, два год, нет проблем. Итак, мое предупреждение. Следующий раз я убью вас всех.
Последние слова не дошли до меня, поскольку я в третий раз лишился слуха: командир закончил предложение, треснув меня пистолетом по голове. Оправившись от шока, я попытался встать, но он снова ударил меня. Я снова упал на колени. Следующее, что я почувствовал, — он держит меня сзади за майку, чтобы я не рухнул.
— Погоди, — заплетающимся языком сказал я. Моя бравада полностью исчезла. Меня охватил самый обычный страх. Уже немного представляя себе, что это такое, я в ужасе думал, что меня забьют насмерть. — Погоди немного, пожалуйста.
Бесполезно. Командир очень сильно ударил меня. Несколько секунд я еще оставался в сознании, глядя на его обувь. Кроссовки «Рибок», такие же, как у того толстяка с Самуя. Затем у меня в глазах потемнело.
Я не знаю, что было дальше. Мне запомнились лишь несколько вещей — шаги, шорохи, приглушенные, говорящие по-тайски голоса, два-три пинка, от которых я перевернулся. Но все это было не связано одно с другим: все было как-то беспорядочно и непостижимо.
Когда я наконец смог встать на четвереньки, что произошло не раньше чем минут десять спустя, вьетконговцы уже ушли. Я начал ползком пробираться к навесу, где заметил расплывчатые фигуры своих товарищей, и пока я полз, я задавался абстрактным вопросом, почему именно меня выбрали в качестве козла отпущения. И вообще, зачем им понадобился козел отпущения? Если они не собирались нас расстреливать, зачем меня избивать? Это несправедливо.
А теперь…
Существовал еще один вопрос, которым мне следовало задаться, но я его обходил. Благодаря моему теперешнему большому опыту я могу объяснить это странным поведением мозга при сильном шоке. Вы зацикливаетесь на незначительных, а не наиболее важных загадках.
А вопрос следующий: почему никто мне не помог? Если, согласно моим предположениям, я минут десять провалялся без сознания, всем вполне хватило бы времени, чтобы оказать мне помощь. Но люди оставались на месте, трусливо прячась внутри кольца из свечей, и толку от них было столько же, сколько от восковых фигур.
— Помогите! — выдавил я из себя. — Что с вами, в конце концов?
Я попытался бросить на них сердитый взгляд, что оказалось нелегким делом. Помимо того, — что я был не в состоянии ничего как следует разглядеть, в глазах у меня двоилось, поэтому я не знал точно, куда смотреть.
— Кити… помоги.
Когда он услышал свое имя, это, по-видимому, вернуло его к жизни. Он сделал несколько шагов по направлению ко мне, но даже мои вышедшие из строя глаза позволили мне заметить нечто странное в его движениях. Создавалось впечатление, что он боится чего-то у меня за плечами.
Локти не выдержали, и я хлопнулся подбородком на землю. Я послюнявил губы, чтобы убрать со рта грязь:
— Скорее же, Кити.
Вскоре он оказался возле меня — вместе с кем-то еще. Судя по запаху, это была Франсуаза. Они подхватили меня и затащили обратно под навес, но они смогли лишь приподнять меня за руки и плечи. Когда меня тащили через линию свечей, я посбивал их пламя своим животом, что причинило мне дополнительную боль, в которой я совершенно не нуждался, но эта боль, по крайней мере, способствовала тому, что я начал лучше соображать. Глоток кокосового пива тоже подействовал на меня положительно. Оно очень быстро превращается в уксус, а выпитая мною жидкость была уже на грани этого. Я поморщился, зажмурился, а когда снова открыл глаза, мое зрение восстановилось.
Тут я наконец-то понял, почему все превратились в статуи. Благодаря Этьену, а также опираясь на один из бамбуковых шестов, поддерживавших навес из простыней, я оказался в состоянии подняться на ноги. Вьетконговцы не считали, что для предупреждения достаточно моего избиения. Они оставили нам серьезное напоминание, чтобы больше не возвращаться к обсуждению вопроса.
Пули сильно обезобразили тела прибывших на плоту. Большие отверстия, размозженные черепа. Все трупы были нагие, что наводило на мысль, что перед убийством людей раздели. Из-за трупного окоченения позы выглядели странно. Сэмми сейчас лежал на спине, но когда его тело одеревенело, он скорее всего лежал на животе и поэтому выглядел так, как будто его толкнули вверх, в направлении, противоположном силе тяжести. Девушка-немка с приятным смехом и длинными волосами лежала на боку. Казалось, она была готова броситься в объятия.
Я не вижу никакой необходимости описывать дальше. Я уделил их описанию ровно столько места, сколько необходимо для объяснения последующих событий.
В общем, зрелище не из приятных даже в самые лучшие времена. После сцены с охранниками оно производило еще более тяжелое впечатление. Но наблюдать его в отключке — от этого можно было просто сойти с ума.
— Ладно, — сказала Сэл, выходя из транса и направляясь к трупам. — Давайте все уберем. Это не займет много времени, если мы дружно… — она запнулась. Ее плечи дернулись, когда она пыталась
