Она услышала его дыхание над собой.
– Алечка… Маленькая моя, не плачь! Прости меня! Я…
Аля осторожно обернулась. Филипп стоял на коленях у ее тюфяка. Он плакал.
– …Я так люблю тебя! – шептали его по-детски вспухшие от плача губы.
Так было всегда: он ее бил, потом плакал и просил прощения. Потом начинал целовать…
– С чего ты взял, что я плачу? – холодно спросила Аля.
Он глянул на нее: ледяной взгляд, надменное и отрешенно-чужое лицо… Такую Алину он не знал. Та, которую он знал, должна была тоже плакать; должна была сейчас припасть к нему, захлебываясь от рыданий, ища защиты у него – от него же; он бы гладил ее по голове, утешая, шепча нежные слова; потом бы они занимались любовью…
– Убери от меня руки, – спокойно приказала Аля. – И убирайся из комнаты.
Она сама себя не узнавала. Она бы никогда не подумала, что способна так разговаривать с Филиппом – так смело, так независимо, так жестко. Она вообще не умела так разговаривать – ни с кем. А уж тем более с Филиппом. Его она всегда боялась и теперь не понимала, откуда взялась в ней вдруг такая отвага…
Филипп ошеломленно посмотрел ей в глаза. Кажется, он не верил своим ушам. Он медленно поднялся с колен, зачем-то отряхнул их… И послушно и молча покинул чердачную комнату.
Аля была потрясена самой собой.
Больше Филипп к ней не заходил. До восьми часов; в восемь он сунул голову в дверь и сказал без всякого выражения:
– Уже время звонить.
Аля не шелохнулась. «Все гораздо проще на самом деле, – додумывала она свою мысль, – странно не видеть таких простых решений. Нужно только дойти до дверей, открыть их и оказаться на улице. Там – дорога, машины проезжают, люди в окна смотрят, можно закричать…» Аля чувствовала в себе небывалую, новую для нее отвагу.
Он подождал. Не получив никакого ответа, Филипп поднялся в комнату и сел на краю люка.
Аля пристально посмотрела на Филиппа. Нет, он спокоен, он будто принял как должное, что она прогнала его. Конечно, это нормально: он должен понять, что их отношения закончились четыре года назад и возврата к ним нет. Аля изменилась, и жизнь ее тоже изменилась: она больше не принадлежит Филиппу, у нее нет ничего общего с ним, а у него нет никаких прав на нее. Она замужем. Он должен с этим смириться.
Замужем! Мысль об Алексе больно кольнула в груди. Но времени размышлять об этом не было.
– Восемь, Аля. Ты обещала позвонить в восемь. Сейчас уже Марго будет перезванивать. Поторопись.
– Какой смысл? Все равно банки до утра закрыты.
– А нет, а нет! Ты мне больше не морочь голову. То одно, то другое, то третье – ты все время находишь отговорки!
– Зачем давать ему ночь для размышлений? Подумает, рассудит, что никаких фактов против него у меня быть не может, что я просто блефую, угрожая ему скандалом; а то, что я якобы «запуталась», по зрелом размышлении может у него вызвать только удовлетворение: нечего было от мужа ночью сбегать!
– Кончай, я сказал!
– Разве я не права? – спокойно продолжала Аля. – Разве это не логично? Я ведь о ваших интересах забочусь, – сказала она ехидно.
Филипп растерялся. Он ничего не понимал.
– Позвони Марго, спроси у нее, что делать, раз сам не можешь сообразить, – с издевкой посоветовала Аля.
– Я и без Марго разберусь, – тяжело ответил он. – Вставай.
– Я никуда звонить не буду, – твердо сказала Аля.
– То есть – как это? Ты обещала! Мы договорились!
– Я передумала.
– Ты нас обманула! – В его голосе начала закипать ярость.
– Думай, как тебе нравится.
– Нет, ты позвонишь! Вставай! Вставай, я тебе сказал!
– Нет.
– А я говорю – да! – Филипп подошел к тюфяку и стал с него стаскивать Алю. Аля скатилась на пол и села возле постели.
– Бесполезно, Филипп. Ты можешь меня притащить к телефону или телефон ко мне – я звонить не буду.
– Но почему?! Ты же была согласна! Тебе-то что, раз ты от него ушла!
– Ты все равно не поймешь, Филипп… Я не могу просить деньги у человека, от которого я ушла. Я не могу вымогать у него эти деньги. Хоть они и не мне, а для вас – все равно, обязанной ему буду я.
– Послушай… – Филипп сел на пол рядом с ней. – Послушай-ка. Раз ты ушла от него – тебе ведь тоже деньги нужны, верно? Попроси у него шестьсот тысяч: одна сотня будет для тебя. Уж по крайней мере,
