– …и мы с тобой получим удовольствие… – договаривал Георгий. – Сначала одно, потом дру…
Он осекся, увидев выражение Алиных глаз. Замерев на мгновение, он что-то понял и стал оборачиваться…
Поздно. Удар обрушился на его череп с такой силой, что Аля зажмурилась.
Когда она раскрыла глаза, Георгий лежал с раскроенным черепом у дивана.
Он был мертв.
Обнаженное тело Алины было забрызгано его кровью.
Филипп возвышался над ней, словно статуя Командора. У него были безумные, побелевшие глаза. Он слегка раскачивался, глядя куда-то в пустоту, баюкая, как ребенка, окровавленное полено.
Все, он сошел с ума, обмерла Аля. А если полено сейчас опустится на нее?!!
Внутри все болезненно скрутило от ужаса. Она скорчилась, подтянув ноги к животу, и застонала. Филипп перевел на нее взгляд и, словно придя в себя, неожиданно отшвырнул полено, рывком схватил Алю с дивана и крепко прижал к себе. Он крупно дрожал и непослушной трясущейся рукой гладил ее по волосам.
Казалось, он снова впал в странное забытье. Прошло, наверное, минут десять, прежде чем Филипп очнулся и принялся развязывать Алину. Она встала, не чувствуя под собой ослабевших ног.
– Он тебя насиловал? – тихо спросил Филипп каким-то странным, отсутствующим голосом.
– Пытался, – кратко ответила она.
– Но ему не удалось? – уточнил Филипп все тем же невыразительным голосом.
– Нет.
– Пойди умойся.
Аля, еще не веря в случившееся, обойдя, как в бреду, труп, поплелась к умывальнику и стала мокрыми руками оттирать с груди и живота кровь.
Филипп, стащив чужое полотенце с вешалки, намочил его и обтер ее ноги сзади – там было больше всего крови.
– На. – Филипп стянул с себя черную майку и протянул Але. Аля утонула в ее широтах.
– Умойся, – сказала она. – У тебя все лицо в крови…
Филипп, не глядя в зеркало, обтер лицо полотенцем и бросил его на раковину.
– Почему? – спросил он без всякого выражения.
Аля посмотрела на Филиппа с недоумением. Почему хотел изнасиловать? Потому что подонок, почему еще?
– Я имею в виду… Он требовал, чтобы ты позвонила?
– Требовал.
– А ты?
– Сначала отказалась. А когда он принес утюг…
– Утюг? Он тебя пытал утюгом?!
Алине показалось, что глаза его стали совсем белыми. Светлыми-светлыми, с сузившимися волчьими зрачками.
У нее свело колени от неясного ужаса.
– Да… – пролепетала она. – То есть на самом деле нет… Он сделал вид, что нагревает его. Я не знала, что утюг холодный… И согласилась.
– И ты позвонила?
– Нет.
– Почему? – требовательно произнес Филипп.
– Я не буду звонить, Филипп. Отпусти меня. Пожалуйста… – с тихой, безнадежной мольбой проговорила Алина.
– Я не о том… Почему ты не позвонила, если согласилась? – Филипп снова говорил тихо и невыразительно, но теперь Аля отчетливо услышала, как в этом белом, ватном тумане шока вздымалась волна бесконечной, всеразрушающей ярости.
– Он не дал мне телефон, – старательно пояснила она, боясь, что попадет «из огня да в полымя». Что такое ярость Филиппа, ей было хорошо известно. – Не знаю почему, но, когда я сказала «согласна», он попытался меня изнасиловать…
– Понятно. Это Марго.
Алина не поняла, при чем здесь Марго, но промолчала, не смея спросить. Филипп смотрел в сторону, что-то обдумывая. Наконец он повернулся к ней и произнес с неожиданной легкостью, пожалуй, даже несколько развязной веселостью, в которой слышалось облегчение, причины которого были Алине неведомы:
– Мы с ней договорились, что это говно твой секретарь тебя припугнет как следует, ударит разок- другой… Он, вонючка, вишь ли, обижен твоим невниманием, так у него руки чешутся! Я на это согласился. Но у него в другом месте чешется, выходит… А она, значит, Маргошечка, ему карты в руки дала, чтобы он с
