«Увидела Георгия на полу», – поняла Аля.
Марго сдавленно захрипела, и почти сразу же Антон заорал:
– Ты чего, блин, е…нулся или чего?
Ответом ему был звук удара.
Хлопнула входная дверь. Кто-то пришел или вышел? Аля изо всех сил вслушивалась, но ничего не могла понять… Они дерутся? Из-за того, что Филипп убил Георгия? Почему Марго их не остановит? Где она? Ее не слышно… Только молчаливый стук ударов доносился до чердака. Марго ушла, оставив их драться? Или… Алине вспомнились его побелевшие, с сузившимися точками черных зрачков глаза. Или Филипп бьет Марго?.. Тогда где же Антон? Почему не заступится? Неужто сбежал? Струсил? Это за ним закрылась входная дверь?
Она все же решилась и, приоткрыв люк, осторожно выглянула. Бились двое, Антон и Филипп. Мертвый Георгий с окровавленной головой по-прежнему лежал ничком у дивана. Ни Гены, ни Марго не было видно. Означает ли это, что дверь хлопнула, закрываясь за ними?
Аля приоткрыла люк чуть шире и высунула голову, стараясь рассмотреть часть прихожей, видную из комнаты…
И, едва не свалившись в люк, в ужасе отпрянула.
В проеме двери в веревочной петле висела Марго.
Глава 26
Слепые, спящие окна; черные силуэты деревьев; благоуханный воздух летней ночи; бесшумный быстрый бег ухоженной машины; тихое журчание музыки по радио. Кис, как это ни странно, чувствовал себя отдохнувшим, в хорошем рабочем тонусе.
Он уже сворачивал на указатель «Дерюжкино», где находилась дача родителей Гены, когда в машине зазвонил телефон.
– Полмиллиона. Долларов, – услышал он голос Алекса.
– Кто звонил? Антон?
– С украинским говором.
– Он. Наличными?
– Представьте, нет. Они оказались куда умнее, Алексей, чем вы предполагали. Завтра, как только откроется банк, я должен перевести деньги для Лины на наш общий счет.
– Та-а-ак.
– Если я хочу увидеть свою жену. И если я не хочу крупного скандала.
– То есть?
– Антон мне заявил, что он говорит от имени моей жены, якобы она ему поручила.
– Врет!
– Я потребовал Лину к телефону, но мне было сказано, что звонят с улицы, что рядом ее нет. И что она пока не хочет со мной говорить, но когда «недоразумение» утрясется, она вернется и все объяснит. А если я не переведу эти деньги, то я не получу ни жены, ни объяснений, но буду иметь скандал, на котором вся пресса с удовольствием погреет руки. И тогда прощай моя карьера.
– Эта угроза имеет под собой какие-нибудь основания?
– Вряд ли.
– И это как бы все от имени Алины?
– Во всяком случае, так он дал понять. Он говорил достаточно уклончиво. Если прогнать магнитофонную запись, то трудно будет с определенностью сказать, что это: похищение с требованием выкупа или шантаж со стороны моей жены при содействии дружков…
– Главное, что вы записали на магнитофон, а там разберемся!
– Я попытался сбить его с толку, напомнив, что она уже звонила и сказала, что уходит от меня, что ей ничего не нужно. И как это связать теперь с требованием денег и угрозами?
– И что он ответил?
– Ответил, что «ситуация изменилась». И что Лина мне потом объяснит, когда она вернется. А вернется она, разумеется, после получения денег.
– Неплохо придумано. Марго, должно быть… Теперь дайте мне сосредоточиться, Алекс. Что они намерены делать со счетом Алины…
На некоторое время в обоих телефонах застыла тишина. Наконец Александр не выдержал:
– Они ее силой потащат в банк?
– Смысла нет. Ей же никто пятьсот тысяч, даже в рублях, наличными не даст, да еще и с общего счета. Банк потребует вашу подпись… Так они не выкрутятся… А вот если… Послушайте, где ваша жена делает обычно покупки? Какие магазины – дорогие магазины, не одежды, а ювелирные, антикварные, художественные салоны, короче, магазины, где можно сразу потратить очень крупную сумму, вы посещаете регулярно? Где ее и вас знают владельцы, продавцы?
– Понимаю, понимаю… Галереи можно вычеркнуть – прежде всего потому, что для покупки картины или другого произведения искусства нужны знания, вкус, опыт. Собственно, антикварные магазины можно вычеркнуть по тем же причинам. Остается ювелирный.
– Согласен. К тому же подпольный художественный рынок очень специфичен, перепродать непросто,
