склонны рассматривать в сексуальном аспекте, хотя физиология человечков вовсе не дает на это права…
Нордвик начал что-то тихо отвечать, но Донован уже не прислушивался. Вот и до нас с Айей добрались, подумал он. Он отошел от двери и огляделся. Все двери отсека, которые два часа назад, старательно пыхтя, запирал Ратмир, были приоткрыты. Вот как, подумал он. Добрый гений, добрый дух. Он вышел в коридор и увидел, что входная дверь тоже приоткрыта…
В пустыне мел сухой южный ветер, поднимал тучи песка и бросал его в лицо. Он ступил на песок, сде-иал несколько шагов, затем оглянулся. Купол со стороны был похож на большую казахскую кибитку, еетер шатал приоткрытые двери и, словно детским совочком, швырял в тамбур горсти песка. Донован немного постоял, посмотрел, как ветер заносит его следы- быстро, размашисто, с бесшабашной лихостью.
Теперь в Город, подумал он. В Город, в Город… Делать что-то нужно, а не трепать языком. Он вздохнул Если бы только знать — что?
“Прощай”, — безмолвно сказал он куполу, отвернулся и пошел против ветра в сторону Города.
Вначале идти было тяжело, ноги глубоко увязали в песке, но затем он выбрался на так называемый человечками тырпчан (застывшую смесь выступившей на поверхность нефти с песком), голым асфальтовым хребтом выступавший из песка, и теперь только ветер, который парусом раздувал куртку, мешал его продвижению.
То, что ты ничего не можешь, ты должен забыть, говорил он себе. И не только должен просто забыть, но и должен что-то делать. Что именно? Во-первых, немедленно вывести Айю из Города. Во- вторых… Во-вторых, сесть и хорошенько подумать. Хорошо подумать, что же я здесь все-таки смогу сделать. Но сперва Айя… Он вздрогнул. Нет. Сейчас самое главное — чтобы не догнали. Спохватились как можно позже и не догнали, не вернули.
Он остановился и обернулся. Прошел он уже километра два, купол еще виднелся на горизонте ярко-зеленой букашкой среди вертикальных хвостов крутящегося песка. Хорошо, подумал он. Хорошо… И тут сердце его екнуло. Купол вдруг смялся и исчез. Не успел, значит, я все-таки… Он в надежде оглянулся. Спрятаться было негде. Он представил, как Ратмир с Феликсом в спешке собирают купол, укладывают его, задраивают фонарь “богомола” и устремляются — в погоню. Что-то долго, долго вы там собираетесь… Донован пристально, защищая рукой глаза от песка., всмотрелся в горизонт. Хоть бы полетели в сторону Деревни — может быть, он еще успел бы уйти в пески…
Песок все-таки сверлом пробил брешь в его ладони и разгневанными осами впился в глаза. Он зарычал от боли и, спрятав голову на груди, стал лохматым: краем куртки выуживать песок из-под век. Ну, и правильно. Так тебе, дураку, и надо. Нечего в пустыне таращиться, как баран на новые ворота… Он поднял слезящиеся, красные от рези глаза и увидел, как на горизонте медленно раскручивается черный смерч, а прямо над ним уползает в небо серебряная, мигающая сквозь песочные вихри точка десантного бота. От неожиданности он выпрямился, снова широко открыл глаза и ветер опять швырнул в них горсть песка.
Вот даже как, ошарашенно подумал Донован и опустился на песок. Из зажмуренных глаз по щекам катились слезы и застывали песочными сталактитами. Улетели. Совсем улетели. Как это там сказано в Положении КВВЦ — категорически запрещается некомпетентным лицам вмешиваться во внутренние дела внеземных цивилизаций?.. А эти самые компетентные лица прибудут только через два месяца… Но здесь уже ничего не будет. И никого. Ему вспомнились чуть, ли не настежь открытые двери купола. Какие вы все добрые — оставили меня, чтобы я мог спасти Айю. Добренькие. Да не для меня будьте вы добренькими. Будьте добрыми к Сказочному Королевству, не бросайте его так!
В Город он вошел уже под вечер. Защитного шлема на нем не было, он еще в лабиринте отдал “го Айе, и теперь приходилось остерегаться каждого угла. Глаза его опухли, он все время щурился, моргал и почти ничего не видел. Тем не менее его ни разу не обстреляли. Раза два где-то за остовами домов начиналась перестрелка, и он даже попался на глаза человечку, который, пригибаясь, пробирался по гряде из обломков крупноблочной стены с гнутыми прутьями арматуры, но человечек только скользнув взглядом по Доновану, как по пустому месту, и скрылся в густой тени развороченной подворотни. Похоже, что человечки просто считали не интересным играть с ним.
Испытательный полигон, подумал он и скрипнул зубами. Была у Кирша такая песня…
Донован с большим трудом разыскал вход в лабиринт. Улицы, по которой они утром проехали к лабиринту, уже не было; на месте перекрестка, где Айя заметила застывшего кибера, дымился горячий кратер и едко пахло пережженным железом. Донован обошел кратер стороной, прикрываясь от жара рукой и чувствуя, как шипят и трещат силицитовые подошвы. Только бы она не вздумала снять с головы шлем, только бы!.. Эта мысль болью пульсировала в голове и, чем ближе к лабиринту, тем сильнее.
— Айя! — закричал он еще у входа в лабиринт, но звук его голоса не раскатился эхом, а утонул, как в вате. — Айя, где ты? Это я, Донован, отзовись!
Он вбежал в зал, где стоял развороченный синтетизатор и где он оставил Айю, и, тяжело дыша, остановился.
— Айя…
Зал был пуст. Он растерянно огляделся.
— Ах, ты…
В нем закипела злость, и он изо всей силы пнул ногой стул. Стул отлетел, как картонный, ударился в стену и покатился по полу назад. Внутри словно что-то оборвалось, злость пропала и стало пусто. Бездонно пусто. Он постоял, тяжело вздохнул, безразличным взглядом обвел зал, поднял стул и сел. Зачем ты ушла отсюда, Айя1 В воспаленных глазах заплясали песчаными вихрями желтые круги, и Донован почувствовал, как боль начала толчками расходиться or глаз по всей голове. Он провел ладонью по лицу. Оно было иссечено, залеплено песком, волосы представляли собой спутанный, жесткий, как половая щетка, которой только что сметали песок с садовой дорожки, проволочный парик. Даже не отряхнув песок, он начал массировать виски, но это мало помогало. Боль ползла по телу, переливаясь вместе с кровью, затыкала уши сипящими тампонами, и он не услышал за своей спиной подозрительного шороха.
Он вздрогнул, ощутив опасность только за миг до того, как кто-то прыгнул ему на спину, вцепился в него, и они вместе полетели на пол. Донован быстро вывернулся и очутился сверху.
Под ним была Айя.
— Ты что, Дылда, — обиженно протянула она, распятая под его тяжестью на холодном цементном полу. — Пусти. Ты грубый и невоспитанный.
Он растерянно, даже, скорее, ошарашенно, встал, взял Айю на руки, и его вдруг затрясло, все тело забил холодный озноб.
— Айя… — все еще не веря себе, сказал он и провел ладонью по ее волосам. — Зачем ты ушла отсюда, Айя?
— А я не уходила. Просто, когда ты меня начал звать, я взяла и спряталась, а ты… Ты грубиян, Дылда! Хоть бы извинился!
Он облегченно вздохнул и уткнулся носом в ее волосы.
— Ну, извини меня…
— А вот теперь уже нет! — Она схватила его за ухо и стала таскать, как маленького ребенка. — Нет, нет и нет!
Донован легко, со смехом освободился, и вдруг улыбка сползла с его лица.
— А где шлем? — встревоженно спросил он.
Айя сконфуженно замялась, виновато посмотрела на него и отвела глаза.
— Я его потеряла…
Донован невесело усмехнулся.
— Эх, ты, маша-растеряша, манная каша… — Он погладил ее по голове и серьезно сказал: — Когда ты меня будешь слушаться…
— А я разве непослушная?
Донован покачал головой.
— Неправда, я хорошая…
— Да, ты хорошая, но непослушная. Но теперь ты меня будешь слушаться?
Айя утвердительно закивала головой.
