Алан Гарнер
«Совы на тарелках»
Совы в тревоге. Здесь умерли люди — Добрые люди, убитые злом. Лучше не думать…
Башню белую построю
Я для милой у ручья;
Все цветы с холмов окрестных
Соберу на башне я.
Родители-себялюбцы редко доживают до той поры, когда могут увидеть плоды своего себялюбия.
1
— Ну, как твой живот, а? Еще болит?
Гвин просунул голову в дверь комнаты. Элисон сидела там на железной кровати, украшенной медными шарами в изножье и в изголовье. На изящных подпорках были изображения бога виноградников Бахуса в детском возрасте. Под одну из ножек подложен кусок шифера, потому что пол неровный.
— Зануда, — откликнулась Элисон. — Я просто перегрелась.
— Не груби, — сказал Гвин. — Я не нашел ничего подходящего и потому притащил тебе книжку из школы. Велели прочитать ее к урокам литературы, но обойдусь. Сплошная тоска и муть.
— Ладно, все равно спасибо.
— Роджер пошел купаться. Тебе небось скучно?
— Не жертвуй собой ради меня, — сказала Элисон.
— Тогда я пошел. Большой привет!
Он перелез через перила веранды, спустился на руках на площадку первого этажа.
— Гвин! — раздался страшный крик.
— Да? Что такое? Ты в порядке?
— Быстрей!
— Тебе нужен таз? Тебя тошнит? Отвечай!
— Гвин!
Он побежал опять наверх. Элисон стояла на коленях на кровати, уставившись в потолок.
— Тише! — сказала она. — Слышишь что-нибудь?
— Что «что-нибудь»?
— Звуки. С потолка… Да слушай же!
В доме все было тихо. Мостин Льюис-Джонс кричал на холме, собирая овец, но в доме было тихо… А над кроватью кто-то скребся. Сомнений быть не могло.
— Мыши, — сказал Гвин.
— Так громко?
— Ну, тогда крысы.
— Да ты слушай. Как будто обо что-то очень твердое.
— Они точат когти.
— Это не крысы, — сказала Элисон.
— Нет, крысы. Скребут по дереву, поэтому так здорово раздается.
— Я слышала еще в первую ночь, как приехала, — сказала Элисон. — И каждую ночь потом. Только лягу, сразу начинают.
— Это крысы, верняк, — повторил Гвин. — Они совсем обнаглели.
— Нет, говорю тебе! Кто-то хочет вылезти. С каждым днем звук все сильнее. А сегодня — особенно. Но почему-то не все время.
— Они же устают, — сказал Гвин. — Им надо отдышаться.
— Сегодня скрежет особенно сильный, — повторила Элисон. — Чем хуже я себя чувствую, тем он громче… Разве не странно?
— Ты сама странная! — сказал Гвин.
Он встал на кровать и, подпрыгивая, начал стучать костяшками пальцев по потолку.
— Эй, вы там! — кричал он. — Валите оттуда! Брысь!
Пружины продолжали звенеть, когда он тяжело приземлился на пол возле кровати и остался сидеть там с полуоткрытым ртом, глядя на Элисон. На его стуки послышались ответные.
— Гвин! — закричала Элисон. — Постучи еще. Слышишь?
Гвин снова взобрался на кровать.
Стук, стук…
Скрип, скрип…
Стук…
Скрип…
Стук, стук, стук…
Скрип, скрип, скрип…
Стук… пауза… стук, стук…
Скрежет в том же ритме.
Гвин присвистнул.
— Ну и дела, — сказал он. — Эти крысы, похоже, знают азбуку Морзе. Или побывали в тюрьме и научились перестукиваться. — Гвин спрыгнул с кровати. — Где это я видел?.. А, там в чулане, точно. Там есть люк!..
Он открыл небольшую дверь из спальни в помещение, где снизу доверху проходила печная труба. Здесь было тесно, как в шкафу, зато виднелась крышка люка в потолке.
— Ничего не сделать без лестницы, — сказал Гвин.
— А если встать на умывальник? — спросила Элисон.
— Да ты что! Нужна стремянка, и еще молоток. Крючок совсем заржавел. Сбегаю притащу из конюшни.
— Только недолго. Я вся трясусь от страха.
— Не дрейфь!.. Дрессированные крысы Гвина! Мы заработаем кучу денег на этом представлении!
Он вернулся с лестницей, молотком и мышеловкой.
— Мать на кухне, — сказал он, — поэтому я не стал брать приманку.
— У меня есть кусок шоколада, — предложила Элисон. — Фруктовый с орехами. Подойдет?
— Порядок. Давай сюда.
Гвин влез на лестницу, стукнул несколько раз молотком по задвижке. Ржавчина и старая краска посыпались ему прямо в лицо.
— Не открывали не знаю сколько лет, — крикнул он. — А, вот пошла!.. У тебя есть фонарь?
Он отодвинул заржавевший запор, потом спустился с лестницы за фонарем, вытер лицо рукавом,
