— Нет, сова! Она!
— Ты так думаешь? О'кей, пусть будет она. Все равно, мне нравится. Особенно на твоем рисунке. — Он постучал карандашом по совиной голове, отчего все ее тело заколыхалось. — Эй, старушка!
— Не делай так, — сказала Элисон.
— Не делать чего?
— Не трогай ее.
— Ты что, серьезно?
— Дай карандаш. Я подрисую еще немного…
— …Я положил салат возле мойки, — сказал Гвин. — Пойду к Элисон. Роджер тоже там.
— Подожди, успеешь, — откликнулась мать. — А его не надо помыть, как ты думаешь? У меня только две руки.
Гвин положил зелень в большую миску, поставил в мойку, пустил сильную струю воды. Мать показалась из кладовки. Она собиралась печь хлеб. Гвин вынул салат из миски, начал отрывать листья от корешков. Мать и сын молчали некоторое время.
— Я просила тебя побыстрей нарвать салат, — сказала она потом. — Ты что, ходил за ним в город?
— Я беседовал.
— Скажите пожалуйста! С кем же это?
— С Роджером.
— Ты болтал с Полубеконом, — сказала мать. — У меня глаза пока еще на месте.
— Ну и что такого?
— Разве я не говорила тебе, чтобы ты с ним не разговаривал?
— Я всего минуту.
— Держись подальше от этого старого дурака! Сколько можно повторять? Хоть кол тебе на голове теши!
— Да что такого? И потом, он не такой уж старый.
— Хочешь получить затрещину? Получишь!
— Смотри, слизняки на салате! — сказал Гвин, чтобы переменить тему разговора.
Но мать не сдавалась.
— Ты с ним разговариваешь по-валлийски, — сказала она.
— Но Гув же плохо знает английский. Не может высказать, чего хочет.
— Я тебя уже предупреждала, чтобы ты не говорил по-валлийски. Не для того я гнула спину в городе все эти годы, чтобы мой сын разговаривал, как наемный работник. Я бы за милую душу могла оставаться тут, в долине.
— Но, мама, я же должен практиковаться! У меня экзамены по валлийскому в следующем году.
— О чем вы говорили с Гувом?
— Я только спросил, почему на чердаке над комнатой Элисон валяются какие-то тарелки.
Наступившее долгое молчание заставило Гвина оглянуться. Его мать стояла, опершись о хлебную доску, прижав руки к груди.
— Ты не лазил на крышу, сын?
— Я полез туда. Элисон испугалась крыс, они там шуршали наверху, и я… Я взял всего одну тарелку. Она помыла ее.
— Ох эта Элисон!
Мать ринулась из кухни, по дороге вытирая о передник испачканные мукой руки. Гвин помчался за ней.
За дверью комнаты Элисон слышался смех. Мать Гвина постучала и вошла.
Роджер и Элисон возились с тремя вырезанными из бумаги рисунками совы. Один из них был прислонен к подсвечнику, два других висели на спинке стула. Злосчастная тарелка, которую Гвин принес с чердака, лежала рядом с подушкой на постели, прикрытая листками бумаги.
— Где эти самые тарелки, мисс Элисон? — сказала мать Гвина с порога.
— Какие тарелки, Нэнси?
— Вы знаете, о чем я говорю. Тарелки, что нашли на чердаке.
— При чем тут тарелки? — с невинным видом спросила Элисон.
— Всего одна тарелка, мам, — сказал Гвин.
— Прошу, отдайте мне ее, мисс.
— Почему?
— Вы не должны были лезть наверх.
— Я и не лезла.
— И посылать туда моего сына!
— Никто его не посылал.
— Я лучше пойду, — сказал Роджер. — У меня уйма дел.
Он выскочил за дверь.
— Не отнимайте у меня время, мисс Элисон, — сказала мать Гвина. — Пожалуйста, отдайте тарелку!
— Нэнси, в чем дело? Почему вы шипите на меня, как старая гусыня? Что я такого сделала?
— Верните тарелку, мисс Элисон!
— В конце концов, мы в своем доме!
Мать Гвина подошла ближе к кровати, протянула руку.
— Дайте мне! Я видела, как вы спрятали ее под подушку.
Элисон неподвижно сидела на постели. Гвин подумал: сейчас она выставит его мать из комнаты, будет здоровенный скандал, но вместо этого Элисон завела руку назад, вытащила тарелку из-под подушки, бросила на одеяло. Мать Гвина взяла ее. Это была простая белая тарелка, без всякого рисунка.
— Очень хорошо, мисс Элисон, — сказала мать Гвина. — Оч-чень хорошо.
Она вышла с тарелкой в руке, хлопнув дверью. Гвин тихо присвистнул.
— Ну и ну! — сказал он. — Да ты прямо фокусница. Тебе только в цирке выступать. Кто тебя научил этим фокусам-покусам?
3
— Шикарное ты устроила представление, — сказал Роджер, когда вернулся в комнату Элисон. — Нэнси сдернула там передник и бушевала не знаю сколько. На кухне… У твоей матери и так паршивое настроение, а тут еще Нэнси со своими кровными обидами. Она уже три раза грозила отцу, что уйдет от нас.
— Чего же он ни разу не согласился? — проворчала Элисон.
— А то ты не знаешь моего отца? Всем пожертвует, лишь бы жизнь была спокойной. Наверно, потому она никогда у него такой не бывает… Но ты молодчага выдержала битву с Нэнси… Откуда она знает, что наверху сервиз? И как ты подменила тарелку?
— Я ничего не подменяла, — сказала Элисон.
— Загибай!
— Ничего я не делала. Это та самая тарелка, на которой была сова.
— Но Гвин сказал, ты отдала Нэнси совсем чистую. Без всякого рисунка.
— Рисунок исчез.
Роджер засмеялся. Смеялся он долго.
— Ты шутница, — сказал он потом. И вдруг спросил: — Нет, ты серьезно?
Элисон кивнула. Вид у нее был испуганный.
— Эли, — сказал Роджер, — но ведь так не может быть. Тарелка глазурованная — значит, рисунок под глазурью. Куда же он мог деться?
