После обеда Гвин составил тарелки в мойку и отправился в гостиную разжечь огонь в камине. Он положил туда хворост, бумагу, подкинул березовой коры, растопил. Потом добавил дров в корзину возле очага. Затем начал зажигать масляные лампы. После чего возвратился к камину, подложил еще несколько поленьев в огонь, помешал их, стараясь делать так, чтобы дым не попадал в комнату.
Роджер и его отец вошли из столовой, уселись в удобные кресла. Гвин осторожно подвесил одну из ламп на крюк в печной трубе — не повредить бы асбестовое покрытие. Фитиль он пока прикрутил, чтобы не лопнуло стекло.
Потом снова поворошил дрова в очаге, подложил еще, поправил те, что лежали в корзине.
— Полагаю, теперь все нормально, — сказал Клайв. — Большое спасибо.
— Лампы скоро разгорятся, мистер Брэдли, — сказал Гвин. — Потом надо выкрутить фитиль.
— Да, конечно.
— Может, принести еще дров?
— Мы сами все сделаем, — сказал Клайв. — На твоем месте я бы занялся своими делами.
— Я… да…
— Спокойной ночи, Гвин.
— Спокойной ночи, мистер Брэдли.
— Еще одно, старина.
— Да, мистер Брэдли?
— Если захочешь о чем-нибудь сказать моей дочери, пускай это слышат все, хорошо? Не нужно тайн мадридского двора, ладно? Пусть все будет в открытую, а?.. Ты меня понял?..
Гвин стоял в темноте у подножья лестницы, между столовой и гостиной, и бил кулаком по стене, стараясь причинить себе боль.
— Удались снимки? — услыхал он голос Клайва через открытую дверь гостиной.
— Не знаю еще, пап, — отвечал Роджер. — Посмотрим завтра, когда проявлю. Если не получатся, надо благодарить этого полоумного Полубекона. Подошел и всю дорогу пытался отвлечь меня своими небылицами. Правда, пап, нужно что-то с ним делать, это становится…
— Я знаю, — сказал Клайв. — Но он абсолютно безвреден.
— Еще не известно. Такие бывают иногда… И потом, он сильный, как бык. И совсем того…
— Да, конечно, — согласился Клайв. — Но он здесь живет всю свою жизнь. Знает все ходы и выходы. И где мы теперь найдем другого работника? Эти места постепенно гибнут.
— Ну, знаешь, из-за этого я не буду хуже спать, — сказал Роджер.
— И потом, Маргарет… — продолжал Клайв. — Какой у нее получится отдых, если начнем сейчас заменять и искать прислугу.
— Да, конечно, — согласился Роджер. — Я совсем забыл про Маргарет…
Гвин отступил еще дальше в тень, когда услышал, что кто-то спускается по лестнице. Это была Элисон. Она несла небольшую лампу. Гвин вышел на свет, чтобы Элисон его заметила. Он махнул рукой в сторону столовой. Девочка задержалась перед двумя дверьми в раздумье. Взглянула через открытую дверь гостиной, где разговаривали Роджер с Клайвом, посмотрела на Гвина, снова в сторону гостиной. Потом прошла молча мимо Гвина туда, где сидели Роджер и Клайв, и закрыла за собой дверь.
— Привет, старушка, — сказал Клайв, поднимаясь с места. — Где это я положил?.. Ах, да… Вот, маленькая безделушка, которую я сегодня приобрел в городе. Подумал, она может позабавить юную леди. И еще купил тебе восковую бумагу.
— Ой, Клайв, как хорошо. Большое спасибо. — Элисон взяла коробку из его рук. — Ты очень милый…
Гвин промчался через столовую, через комнату, где хранились лампы, прямо на кухню, остановился возле мойки. Он стоял неподвижно. Потом открыл краны, наклонился над раковиной, смотрел, как струи воды наполняют ее. Он высыпал туда моющий порошок, схватил из сушилки какую-то посуду, начал мыть, медленно и упорно. Потом вытер все полотенцем и убрал в посудный шкаф. Он не слышал на кухне ни единого звука, кроме звука льющейся воды, но когда отошел в сторону, чтобы повесить полотенце, увидел возле печки свою мать.
Она сидела на табуретке, уставившись на закрытую печную дверцу. Одной рукой она ухватилась за трубу, на которой сушили полотенца, сжимая ее так, словно хотела открутить. Но пальцы только скользили по блестящему металлу.
— Ой, это ты, мама, — сказал Гвин. — Я и не заметил. Зажечь еще одну лампу?
— Нет, сынок, не надо.
— Совсем не такое освещение, как у нас в Абере, а, мам?
— Я не должна была сюда приезжать, — медленно произнесла Нэнси. — Не должна была приезжать. Здесь все не так… Никогда нельзя возвращаться… Никогда не надо возвращаться.
— Что с тобой, мам? — спросил Гвин. — Болит голова? — Он не видел ее глаз, но по прерывистому дыханию догадался, что мать с трудом сдерживает слезы.
— Если только есть справедливость на небесах… — сказала Нэнси.
Гвин обнял мать за плечи.
— Да что случилось, мам? Что-то не так?
— Не надо было сюда приезжать!
— Тогда зачем мы приехали? — спросил Гвин. — Откуда они взяли наш адрес?
— Он им дал. А потом она написала.
— Но мы же все равно могли не ехать. Кто нас заставлял?
— Это хорошие деньги, сынок, — сказала Нэнси. — Только мне не следовало слушать уговоры.
— А кто сообщил наш адрес? — спросил Гвин.
— Этот идиот, который там…
— Гув? Откуда он его знает?
Рука Нэнси продолжала откручивать трубу.
— Мам… Слушай, мам… Мы должны поговорить об этом…
— Нам не о чем говорить!
— Нет, есть о чем! Мам, ну послушай… хоть один раз!
— Я тебе уже сказала, ты не должен иметь с ним дело! Говорила я тебе?
— Мам, ну послушай… пожалуйста! — Нэнси молчала.
— Ты столько рассказывала про эту долину, — сказал Гвин, — для меня было, как будто я домой вернулся… Всю жизнь я знал эти места лучше, чем наш Абер… Знаешь, я даже узнаю здесь людей, хотя никогда раньше их не видел — так ты их здорово описала! Но почему я никогда не слышал о Гуве?
— Он не в счет. С ним никто дела не имеет.
— Нет, имеет… Здешние жители не считают его дураком. Его уважают. Почему ты мне не говорила?
— Кого ты больше слушаешь? — сказала Нэнси. — Болтаешь со всеми за моей спиной!
— Нет, мама.
— Ты на их стороне? Против меня?
— Да нет же!..
Гвин продолжал стоять у кухонного стола. Нэнси по-прежнему сидела на табуретке возле печки. Она больше не смотрела неотрывно на дверцу, она смотрела на Гвина, теперь уже двумя руками вцепившись в трубу сушилки для полотенец.
— Мам! Я должен все знать о Гуве. И об этих тарелках…
— Я уже говорила тебе, сын… — Голос ее был тих. — Если ты скажешь еще хоть слово с этим старым дураком… Если ты еще хоть раз заговоришь о нем со мной, я… я уйду из этого дома, а ты уйдешь из своей школы и будешь торчать за прилавком какого-нибудь магазина.
— Ты не сделаешь этого, — сказал Гвин.
— Я предупреждаю тебя, сын.
— Ты не сделаешь…
— Думаешь, мне не тошно кланяться тут перед ними, — продолжала Нэнси. — Я не привыкла к такой
