будто ему завидно или досадно. На самом-то деле, конечно, Леньке было не по себе. А все из-за Буби! Не привяжись солдат к Леньке, может, и пошел бы он тогда с Толькой в Быки и тоже встретился с партизанами. Партизан заложил в рот два пальца и пронзительно свистнул. Не успел еще замереть свист, как ему ответили с двух сторон – из глубины леса и с дороги.
– Ну, теперь быстро! Сворачивай в лес!
Он сам повел первую лошадь. Ребята вели за ним остальных. Шли целиной не меньше километра. Иногда казалось, что широченные возы нипочем не пройдут между деревьями, но парень уверенно шел вперед, и возы протискивались сквозь ветвистые ели.
Так добрались они до мелколесья. Здесь на земле, расчищенной от снега, горел костер, и около него сидели трое партизан. Рядом стояло несколько распряженных лошадей; на их морды до самых глаз были надеты мешки, и лошади ели из них овес. Увидев возы с сеном, партизаны встали. К ребятам подошел человек в дубленом полушубке, с маузером на поясе. У него была небольшая смоляно-черная бородка, усы и совершенно прямой, лишенный переносицы нос.
– Это вы привезли? – спросил чернобородый. – Молодцы! Здорово нас выручили. Мы вам другие сани дадим, чтобы быстрее. Сено переваливать некогда. Грейтесь пока!
Оставив ребят около костра, он отошел и распорядился перепрягать лошадей в порожние розвальни.
– А дома не всыпят нам, – шепотом спросил Толька, – за то, что сани сменяют?
Среди ребят Толька был самым обстоятельным и хозяйственным человеком.
– Нет, – сказал Сашка, – не всыпят. Сани не хуже наших.
Толька прикинул – розвальни и впрямь ничуть не хуже старых. Пожалуй, будут даже покрепче.
– А пистолет у него чудной какой, – шепнул Серега, – длинный, как автомат.
– Это маузер, – сказал Ленька. – У него кобура деревянная. Говорят, сильно бьет, как из винтовки.
– О-о! – недоверчиво протянул Сашка. Разговор оборвался – чернобородый снова подошел к ребятам.
– Ну как там у вас фашисты, зверствуют?
– Зверствуют. Вон его по щекам били. – Толька указал на Леньку.
– По щекам? За что же?
– За пионерский значок да за пилотку. Значок он носил.
– Ладно уж тебе, – смущаясь, сказал Ленька.
– Ну а еще что? – спросил бородатый.
– Егора с Васьком застрелили.
– За что же?
– А ни за что. Один комсомольским секретарем был, другой – вожатым. Алеха донес.
– Это, Семен Михайлович, тот, что нашу базу выдал, – вмешался в разговор парень, который встречал обоз на дороге. – Такая шкура!
– Погодите, мы с ним еще встретимся!.. А теперь домой езжайте, нам тоже пора. Дорогу-то одни найдете?
– Найдем.
Ребята хлестнули коней и рысью поехали по старому следу.
Лошадь вышла на парфинскую дорогу, почуяла близкий дом и затрусила к деревне, но ребята завернули ее влево – на Воронцово. Надо было еще раз съездить на луга. Нельзя же порожняком возвращаться в деревню – гитлеровцы могут заподозрить неладное.
Затея с сеном обошлась как нельзя лучше. Никто не обратил внимания на четверых мальчуганов, когда они под вечер возвращались в деревню. Каждый из них степенно шел за своими санями. Под полозьями поскрипывал снег. Но возы были не такие крутые, как обычно, не так туго увязаны, и лошади тянули возы довольно легко, хотя и устали за день. Наблюдательному человеку это бросилось бы в глаза, но немецкий часовой ничего не заметил. Он и не мог предположить, что эти деревенские мальчишки возвращались с партизанского задания!
Спустя несколько дней Ленька ворвался в избу, глянул, нет ли дома Буби, и торопливо заговорил:
– Мама, скорей, мама! Наши пленные там. Голодные! Просили хоть корочку принести. Их в ригу загнали. Дай я снесу, мама! Хоть что-нибудь!
– Что ж ты им снесешь, Ленюшка? У самих-то ничего нет. Хлебца разве с картошечкой? Возьми, пока теплая. А пустят тебя к пленным-то? Не прогонят?
– Я потихонечку, меня и не увидят. Дай мне ведерко, мама, я будто с ведерком по делу иду.
Мать положила на дно ведра несколько ломтей хлеба – последнее, что было. Выложила из чугуна картошку.
Ленька прошел снежной тропкой через огороды. Вход в ригу был с другой стороны. Там прохаживался часовой. Он появлялся из-за угла через равные промежутки времени и снова уходил на другую сторону. Заметил Ленька еще и другое: примерно на высоте его плеч в стене риги виднелась узкая щель, через которую легко можно было передать все, что нужно. Одно смущало Леньку: щель находилась в том углу, где время от времени появлялся часовой. Вообще-то добежать до угла – дело плевое. Но надо успеть все сделать до возвращения часового. Ленька начал считать: раз, два, три… Считал он как можно медленнее, с интервалами, предполагая, что каждый счет равен секунде. Досчитал он до восьмидесяти трех – почти полторы минуты, – когда часовой вышел из-за угла. Значит, времени хватит.
