– Нет, так не пойдет! Завтра надо.
– Чего-чего? – удивился Ленька. Он никак не мог понять, чему радуется парень.
– Ничего, так просто. Ты мне, если не уедете, обязательно знать дай. Понял? Обязательно, говорю!
– А как я знать дам?
– Как?.. Возьми, например, эту палку и воткни в сугроб, чтобы издали видно было. Раз палку увижу, буду знать, что вы не уехали.
– Ладно… Слушай, а ребята у вас в отряде есть? – спросил вдруг Ленька.
– В каком отряде?
– В партизанском, каком!
– А зачем тебе?
– Взяли бы меня с собой!
– Тебя? Да ты что?! Тебе еще расти да расти надо!.. Пока так помогай… Ну я пошел. Так гляди не забудь: не уедете – дай знать.
Но выставлять условный знак не пришлось. Наутро подъехали немецкие машины, всех погрузили в железные кузова и увезли в Парфино. Поселили в летних бараках, по две-три семьи в комнате. В Лукино больше никого не пускали. А вскоре прошел слух, что через день после того, как выселили жителей из деревни, партизаны напали на гарнизон. Все избы забросали гранатами. То же самое было в Мануйлове и Воронцове. Фашисты погнались за отрядом, но партизаны отбились и ушли неизвестно куда…
Наши пришли!
С тех пор как тайный немецкий агент Вильгельм Герц, он же Виктор Николаевич Гердцев, сделался командиром карательного отряда, жизнь его переменилась к худшему. У него были все основания проявлять беспокойство и испытывать нудное чувство тревоги. По всей, округе партизаны все чаще нападали на немецкие гарнизоны, все чаще подрывались на минах грузовые машины, а в последнее время партизаны стали появляться даже там, где их никогда не бывало.
Герц сбился с ног, гоняясь со своим карательным отрядом по самым глухим дорогам, и все без толку. На атакованную партизанами станцию Беглово он прибыл рано утром, когда на путях еще догорали цистерны с бензином, еще не были убраны убитые. И все же ни одного партизана захватить не удалось. Они исчезли, будто растворились в воздухе. В секретном донесении об ущербе, нанесенном германской армии, Герц доложил, что разрушена водокачка, взорваны стрелки, уничтожен эшелон с горючим, боеприпасами, пушками. В конце донесения он написал фразу: «Поиски виновников продолжаются, но до сего времени безрезультатно».
Такие фразы появлялись в конце каждого донесения, которое направлял Герц в штаб армии.
А тем временем партизаны, изводившие Вильгельма Герца, переключились на другую работу. Не раз хаживали они через промерзшие болота в немецкие тылы, знали все тропки и теперь превратились в военных проводников рот, батальонов, полков. На фронте была задумана дерзкая и необычайно смелая операция.
На безмолвных застывших болотах все было совершенно белым: и снег, запорошивший кустарник, и люди, одетые в маскировочные халаты, бесшумно, как привидения, двигавшиеся по тропам. Даже пушки, танки и все оружие покрасили в белый цвет. Немецкие разведчики, пролетавшие иногда в небе, не могли заметить ничего подозрительного в унылых зимних пейзажах приильменских болот.
К январю 1942 года с помощью партизан через промерзшие болота в немецкий тыл удалось провести целую армию. Туманным январским утром один из наших полков руслами рек и низкими берегами Ильменя вышел к Старой Руссе и завязал бой на подступах к городу. А Старая Русса находилась в десятках километров за линией фронта, в тылу германских войск.
Ленька проснулся от глухих артиллерийских выстрелов. Пушки били не со стороны фронта, а в тылу – где-то у озера Ильмень. Он вскочил и, не умывшись, выбежал на улицу. Толька жил в том же бараке, но вход был с другой стороны.
– Слышишь, из пушек бьют! – влетел он к Тольке.
– Как не слышать! Не глухой! – солидно ответил Толька.
– Бежим на речку, может, узнаем что, – предложил Ленька. – Бьют-то не с фронта, а вон где…
На Ловати ребята ничего нового не узнали. Но с того дня они совсем потеряли покой. Наши войска находились где-то близко, и каждое утро Ленька просыпался в радостной уверенности, что сегодня-то обязательно увидит он советских бойцов…
День за днем шла артиллерийская перестрелка, а наших солдат, которых так нетерпеливо ждали, все не было. Стрельба доносилась и от Старой Руссы, и с низовьев Ловати, и с востока – от Лукина и Мануйлова.
Гитлеровцы нервничали. Одни из них стали боязливыми, другие – еще злее. По ночам немецкие часовые ни с того ни с сего открывали пальбу из автоматов, такую, что можно было подумать, будто в селе разгорается бой. Проходило несколько минут, и пальба утихала, часовые с опаской оглядывали улицы и вдруг снова начинали палить в воздух, боясь партизан, которые мерещились им повсюду.
Морозы стояли крепкие, но не такие сильные, как в декабре. Однажды, когда ребята ушли за село и глядели, не появятся ли наши солдаты, они вдруг заметили клубы дыма, поднимавшиеся в небо белыми мохнатыми шапками.
– Пожар! – крикнул Толька. – Около церкви горит. Бежим!
Ребята припустились по накатанной снежной дороге обратно в Парфино.
– Вон еще горит, – указал Ленька на другой конец села. – И еще – вся улица занимается!
Клубы дыма валили из разных мест, пожар распространялся. Мальчики выбежали на горевшую улицу.
