— Ты не поэтому звонила, — не поверил Вэл. — Говори, у меня еще полно дел.
— Вэл, любимый, я знаю, что ты можешь мне ответить, но пообещай, что сделаешь то, о чем я попрошу.
— Лейла, я для тебя все сделаю, не томи…
— Господи, как же я хочу, чтобы ты поскорее был рядом, — не удержалась Лейла. — Мне так тебя не хватает.
— Потерпи, милая… — В эту минуту Вэл ненавидел себя за свое упрямство и желание делать то, что он считает нужным. Его жена, его девочка там одна. Ей ужасно страшно, а он… — Я буду ровно через неделю. Ты же знаешь…
— Именно об этом я хотела сказать… Вэл, мама во Франции, в клинике. Ей собираются делать операцию. Я говорила с ней, но она не называет диагноз. Я ужасно беспокоюсь…
— Чего ты хочешь? Мне связаться с Жаклин и узнать, что происходит? — Вэл изо всех сил старался быть спокойным. Он не хотел расстраивать жену, но свою тещу он терпеть не мог. — Ты думаешь, мне она больше скажет, чем тебе?
— Я знаю, что не скажет, — чуть не заплакала Лейла. — Поэтому прошу тебя, поезжай к ней. Я дам адрес клиники.
Вэл чуть не выронил трубку. С ума сойти! Он не был дома уже восемь месяцев, он узнал о беременности жены из письма, он с ума сходит, ожидая встречи… И теперь он должен отложить ее из-за Жаклин и ее фокусов. В смертельную болезнь тещи он не очень-то верил. Как всегда напустила тумана.
— Лейла, уверяю тебя, с ней все в порядке, — попытался убедить он жену. — Дай мне телефоны клиники, я попробую связаться с врачами…
— Вэл, ты же знаешь, я никогда не давлю на тебя. Но сейчас, прости, я ничего не могу с собой поделать. Если ты не поедешь, мне придется лететь самой. Я не угрожаю, просто я это сделаю.
Вэл попытался взять себя в руки. Спорить бессмысленно. Он врач и представляет, какие сдвиги происходят с беременными женщинами. Его умница жена не явилась исключением.
— Солнце мое ненаглядное, — улыбнулся он, — я для тебя луну с неба готов достать… А ты говоришь Франция. Ладно, не волнуйся. Я потрачу на это два дня и привезу тебе полный отчет. Только дождись меня и не рожай никого, пока я буду прохлаждаться на Елисейских Полях.
— Ты шутишь, значит, все в порядке, — обрадовалась Лейла. — Я очень люблю тебя. Записывай, где ее искать.
— А уж как я тебя люблю, ты даже не представляешь, — засмеялся Вэл, радуясь, что его страхи были напрасными.
Неделю спустя Вэл сел на самолет, который летел в Париж, проклиная тот день, когда приличный парень Айман Массарани влюбился в хорошенькую француженку Жаклин. Лучше бы выбрал на роль матери Лейлы кого-нибудь другого…
Вэл поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза. Ему не хотелось участвовать во всей этой полетной суете, улыбаться хорошеньким стюардессам, перебрасываться замечаниями с соседом, прислушиваться к ревущим моторам. Он хотел только одного — поскорее оказаться рядом с Лейлой. Как он смог прожить без нее эти два года, Вэл не представлял. Сейчас ему казалось, что она всегда существовала в его жизни, хотя когда они познакомились, ему было уже около четырнадцати…
В класс вошла новая девочка, и Вэл растерялся, потому что впервые в жизни у него перехватило дыхание и начался озноб. До этого момента он как будто не замечал, что человечество состоит из мужчин и женщин. То есть замечал, но не думал, что его может волновать сознание того, что на земле есть существа совершенно не похожие на него…
— Это наша новая ученица, Лейла Массарани, — торжественно представила новенькую учительница. — Она приехала к нам из Франции. Думаю, что мы все поможем ей освоиться на новом месте.
Ребята зашумели: девочки зашипели, оценивая ее одежду, а мальчишки захихикали и зацокали языками. Только Вэл никак не мог вдохнуть в легкие воздух. Она была необыкновенная. Длинные черные волосы, перехваченные бордовым обручем, большой белый лоб, большущие карие глаза с пушистыми ресницами, длинная шея, руки, ноги. Она была так не похожа на вечно кривляющихся девчонок из их класса… Лейла продолжала стоять у дверей спокойно и грациозно. Казалось, что взрослая, очень разумная девушка попала в компанию малышей. Маленький черный пиджак и юбка-шотландка, лакированные черные туфельки, белоснежная водолазка и элегантный кожаный портфельчик — Вэл не знал всему этому названия, но понимал, что их девчонки просто изойдут от зависти… Так изысканно в их школе никто не одевался.
Лейла даже не попыталась улыбнуться, чтобы завоевать симпатии, она просто ждала.
— Что же ты? — удивилась учительница. — Вон свободное место — проходи. Сегодня я тебя спрашивать не буду. Просто сиди и слушай.
Лейла наконец ожила: она слегка кивнула и улыбнулась краешком губ. Единственное свободное место находилось рядом с мальчиком, который почему-то, как только услышал слова учительницы, отгородился от свободного места сумкой и отвернулся к окну.
Вэл сам не понимал, почему он это сделал. Единственное, чего ему до судорог хотелось, — чтобы она оказалась рядом с ним. Но, когда учительница указала на место, которое пустовало второй месяц после отъезда его закадычного друга и считалось неприкосновенным, он инстинктивно выставил оборонительное заграждение. Никто не должен был понять, что ему эта девочка очень нравится…
Лейла спокойно подошла к его столу, сказала «привет» и опустилась на стул. Она же на голову выше меня, подумал Вэл и решил, что жизнь его кончена. Он никогда, никогда не сможет с ней заговорить… Впрочем, она, видимо, тоже не считала нужным с ним разговаривать. Она открыла свой портфель, вынула оттуда блестящий пенал, розовую тетрадь, потом аккуратно сложила руки на столе и подняла голову.
Так они просидели рядом три года. Конечно, за три года он смог перерасти Лейлу, и теперь она была на полголовы ниже, но так и не решился с ней заговорить по-настоящему. Его всегда начинал бить озноб, когда она вдруг поворачивала к нему голову и спрашивала о чем-то своим низким медовым голосом. Вэл отвечал односложно или просто тыкал в книгу, показывая, какое упражнение надо делать. Но это было нечасто: Лейла училась блестяще и всегда была внимательна на занятиях. А когда ему приходилось о чем- то просить ее, он страшно боялся, что его голос может сорваться, поэтому пытался обходиться жестами.
Для учеников одного класса, которые к тому же неизменно садились вместе, такое поведение можно было бы назвать странным, но почему-то никто их не трогал. Видимо со стороны было виднее. Все их одноклассники почему-то понимали, что у них какие-то свои тайные и непростые отношения.
Так и не сказал бы он ей ни слова, если бы не тот роковой день, когда он спас ее в духе настоящей романтической истории… При всей своей замкнутости и молчаливом французском изяществе Лейла сумела подружиться с ребятами и всегда участвовала во всех вечеринках, массовых мероприятиях и прочих юношеских увеселениях. Девчонки простили ей инакость, потому что Лейла никогда никого не критиковала, не участвовала в вечных девчачьих кружках и кружочках, а была ровной и доброжелательной со всеми. Они доверяли ее вкусу и бегали советоваться по поводу макияжа, платьев и модных аксессуаров. Она умела одним штрихом сделать обычное платье нарядным, подобрать сумочку, красиво повязать шарф, выслушать откровенные излияния и никому ничего не передать… А мальчики, став почти мужчинами, глядя на нее, понимали, что дружеское общение с этой девочкой трудно заслужить и относились к ней по-рыцарски. К тому же она никогда не чванилась, а помогала тем, кому трудно было с учебой. Могла потратить несколько часов, чтобы помочь найти нужную литературу или объяснить не понятую на занятиях тему.
В тот день Вэл заглянул на вечеринку только потому, что голова его нуждалась в абсолютном покое и пустоте. Он хотел трепаться с ребятами о глупостях и рассматривать девчонок. Последние полгода Вэл практически не выходил из дому, потому что изо всех сил готовился к поступлению в университет. Он давно знал, что хочет быть врачом, более того кардиохирургом. Откуда к нему пришла эта мысль, он не понимал, но точно знал, что это единственное дело, которым ему нужно заниматься в жизни. Он пока никого не посвятил в свои планы, потому что не хотел огорчать родителей. Отец рассчитывал, что сын после окончания школы станет рядом с ним за прилавок магазина, который они с матерью любили едва ли не
