Виктор улыбнулся, снова протянул руку и похлопал Дэна по плечу.
— Что вы сделали? — испуганно спросил Дэн, почувствовав, как что-то слабо кольнуло его в руку.
— Ничего, пустяки…
Франкенштейн снова улыбнулся, но улыбка была чуточку иной, пугающей. Он разжал кулак — и на ладони его оказался пустой медицинский шприц крохотных размеров.
— Сидеть! — тихо приказал он, видя, что Дэн намерен подняться.
Мускулы репортера сразу обмякли, и он, охваченный ужасом, плюхнулся обратно на скамью.
— Что вы со мной сделали?
— Ничего особенного. Совершенно безвредная инъекция. Небольшая доза обыкновенного снотворного. Его действие прекратится через несколько часов. Но до тех пор твоя воля будет полностью подчинена моей. Будешь сидеть смирно и слушать меня. Выпей пива, мне не хочется, чтобы тебя мучила жажда.
Дэн в панике как бы со стороны наблюдал, как он будто по собственному желанию поднял руку с кружкой и начал пить пиво.
— А теперь, Дэн, соберись и постарайся понять важность того, что я тебе скажу. Так называемый монстр Франкенштейна — не сшитые воедино куски и части чьих-то тел, а добрый, честный зомби. Он — мертвец, который может двигаться, но не способен говорить. Подчиняется, но не думает. Движется — и все же мертв. Бедняга Чарли и есть то самое существо, которое ты наблюдал на сцене во время моего номера. Но Чарли уже основательно поизносился. Он мертв — и потому не способен восстанавливать клетки своего тела, а ведь они каждодневно разрушаются. Всюду у него прорехи — приходится его латать. Ноги его в ужасном состоянии — пальцев на них почти не осталось. Они отваливаются при быстрой ходьбе. Самое время отправить Чарли на свалку. Жизнь у него была длинная, и смерть — не менее продолжительная. Встань, Дэн!
В мозгу репортера истошно билась мысль: «Нет! Нет!» — но он послушно поднялся.
— Тебя не интересует, чем занимался Чарли до того, как стал монстром, выступающим в шапито? Какой ты, Дэн, недогадливый! Старина Чарли был так же, как и ты, репортером. Он прослышал про любопытную историю — и взял след. Как и ты, он не понял всей важности того, что ему удалось раскопать, и разговорился со мной. Вы, репортеры, не в меру любопытны. Я покажу тебе папку газетных вырезок, которая полна журналистских карточек. Разумеется, я это сделаю до твоей смерти. После ты уже не сможешь все это оценить. А теперь — марш!
Дэн последовал за ним в темноту тропической ночи. Внутри у него все зашлось от ужаса, и все же он молча, покорно шел по улице.
Случай в подземке
— Слава богу, наконец-то все это закончилось.
Голос Адриенны Дюбуа, сопровождаемый аккомпанементом звонкого частого стука ее острейших высоченных каблучков, отдавшись от стен, резко разнесся по пустому тоннелю подземку. Ее слова тут же сменил оглушительный ритмичный грохот ремонтного поезда, который промчался мимо перрона, гоня перед собой и волну затхлого плесневелого воздуха.
— Уже второй час ночи, — заметил Честер и зевнул во весь рот, прикрывая зевок тыльной стороной ладони. — Нам, наверно, придется ждать не меньше часа.
— Не будь таким пессимистом, Честер, — сказала Адриенна, и в ее голосе прозвучали те же самые металлические нотки, с которыми металлические набойки ее каблучков стучали по асфальту. — Обработаны все материалы для новой сводки, мы, вероятно, получим премию и завтра сможем полдня отдыхать. Думай позитивно, в таком вот духе, и будешь чувствовать себя намного лучше, уверяю тебя.
В это мгновение они подошли к турникету. Честеру так и не удалось придумать остроумного ответа, от которого не слишком сильно разило бы вторым часом пополуночи, и он сунул жетон в щель. Адриенна тут же проскользнула в раскрывшуюся пасть, а Честер, порывшись в кармане, обнаружил, что это был его последний жетон. Он устало добрел до кассы, чуть слышно шепча два-три хороших грязных слова.
— Сколько? — послышался усталый голос с той стороны маленького окошечка в стальной раме.
— Два, пожалуйста. — Он сунул мелочь в окошко.
Нет, он ничего не имел против того, чтобы заплатить за нее, в конце концов, она же была женщиной, но он желал, чтобы она по меньшей мере поблагодарила его или хотя бы кивком показала, что видит: ее ввела в метро не божественная сила. В конце концов, они оба работали в одном и том же дурдоме, зарабатывали одинаковые деньги, а теперь она будет зарабатывать гораздо больше. Он на мгновение позабыл об этой мелкой подробности. Щель сглотнула его жетон, а когда он прошел через автомат, за спиной лязгнули, сходясь, одетые жесткой резиной челюсти.
— Мне в последний вагон, — сказала Адриенна; она, близоруко прищурившись, вглядывалась в глубину пустого темного тоннеля. — Давай, пройдем в конец платформы.
— Мне удобнее в середине, — ответил Честер, но ему пришлось сразу же нестись вслед за ней. Адриенна никогда не слышал того, чего ей по какой-либо причине не хотелось слышать.
— Теперь я могу кое-что сообщить тебе, Честер, — заговорила она оживленным голосом, который должен был продемонстрировать откровенность. — Я не могла говорить об этом прежде, так как мы делали одну и ту же работу, и, в некотором смысле, являлись претендентами на одну и ту же должность. Но после того как Блейсдейл уйдет с работы — у него коронарная недостаточность и сердце плохо тянет, — а случится это через пару недель, я стану исполняющий обязанности редактора отдела и, конечно, буду получать побольше…
— Я уже слышал об этом в курилке. Поздрав…
— …И поэтому я имею право дать тебе несколько добрых советов. Ты должен быть более пробивным, Честер, не упускать случая, если уж он подворачивается…
— Ради всего святого, Адриенна, ты разговариваешь, как неопытный разносчик в переполненном трамвае.
— И об этом тоже. Поменьше шуток. Люди начинают думать, что ты не принимаешь всерьез свою работу, а это в рекламном бизнесе верная смерть.
— Конечно, я не принимаю эту работу всерьез — да и кто в здравом уме мог бы так поступить? — Он услышал грохот и взглянул в тоннель, но там было все так же пусто. Скорее всего, это по улице над головой проехал грузовик. — Или ты хочешь убедить меня, что действительно переживаешь о том, как создавать бессмертную прозу, описывающую подмышки миледи, которые пахнут так, как надо, потому что она использует нужное снадобье, помогающее отбить ее природную вонь?
— Не будь вульгарным, Честер. Ты же знаешь, что можешь быть любезным, когда хочешь, — сказала она, пользуясь преимуществом женщины, которой позволено игнорировать аргументы и вводить эмоции в беседу, строившуюся перед тем на исключительно логических посылках.
— Ты чертовски права, я могу быть любезным, — хрипло сказал он, не желая лишать себя удовольствия тоже проявить немного эмоций. С закрытым ртом Адриенна была достаточно привлекательна для своих без малого сорока лет. Вязаное платье изумительным образом обрисовывало ее задницу, а искусство творцов бюстгальтеров, без всякого сомнения, оказало изрядное содействие в формировании атакующе-зазывной линии груди, причем он готов был держать пари, что ее, то есть грудь, приходилось не столько поддерживать, сколько сдерживать.
Он шагнул к ней поближе и, приобняв женщину за талию, слегка погладил ладонью ее бок.
— Я могу быть любезным и могу припомнить время, когда ты ничего не имела против того, чтобы проявить ответную любезность.
— Это время давно прошло, мальчик, — сказала она тоном учительницы и отвела в сторону его руку с таким видом, будто стряхивала с себя червя. Честер выронил газету, которую прижимал к боку локтем и, сердито пробормотав что-то невнятное, нагнулся, чтобы поднять ее с пыльного перрона.
После этого она на несколько секунд умолкла и лишь перебирала складки на юбке, словно желала
