восемь… Сема?
— Через… семь сорок две точно, — и Сема продолжил прерванную мелодию.
— Через семь сорок две. Вы успеете.
— Мне нужно быть на Звездолетном поясе через час. Вместе с товарищами.
Сема перестал свистеть.
— У меня стратосферная машина.
— Просто старая машина, — с расстановкой произнес монтажник.
— Старая, — так же с расстановкой подтвердил пилот и отложил книгу.
— Их списали с орбитальных полетов и передали в стратосферу год назад. Но двигатели остались…
— Передали, — согласился пилот. — Земля бережлива. Но на большинстве двигатели уже выработали свой ресурс и заменены.
— У вас еще стоят Винд-семнадцать. Иначе сняли бы и группу отключения резерва, а она на месте.
— Я вижу, вы были там, — сказал пилот. — Допустим, я выйду в пространство. Пусть даже нас там возьмут маяки и подведут, куда надо. А чего ради мне отдавать свой сертификат?
— Жизнь людей.
В рубке стало тихо.
— Давно я не слышал этого ключа… С тех пор, как оттуда. И вы потеряли пять минут, с этого надо было начать.
— Надо было познакомиться с вами.
— Ясно. Нужно согласие пассажиров.
— Кроме нас, здесь только один. Вот он. Он согласен.
— Вы согласны?
«Ты согласен? — подумал Кедрин. — Это уже больше не игра, не романтическая погоня за возлюбленной. Да или нет?»
— Я согласен, — сказал он, но голос сорвался, и он повторил еще раз, более уверенно: — Конечно, согласен.
— Он согласен, — подтвердил Седов.
— Не забывайте, перегрузки будут не пассажирские.
— Он перенесет, — сказал Седов. — Конечно, перенесет. Сема обернулся, подмигнул Кедрину и щелкнул языком.
— Ладно. Поставим вас на контроль. Только если ему станет плохо, мы не взлетим. Блокировка.
— Взлетим, — сказал Кедрин басом.
— Ну да… — мрачно пробормотал пилот. Он повернулся в кресле, почти не глядя, потыкал пальцем в клавиатуру решающего, столь же мрачно обозрел шкалу. — Учитывая износ машины, сорок семь процентов риска.
— Ради жизни людей я ходил на шестьдесят, — сказал Седов.
— Я ходил на девяносто, — пробормотал пилот. — И я знал людей, которые ходили на сто. Самсонов ходил на сто и пришел обратно.
— На Цербере? — Седов глядел на металлический кружок на правом рукаве пилота.
— На Диане, в оранжевой системе. Я — да, на Цербере. Через год снова пойду. Я сейчас отдыхаю. Займите места. Всыплют нам, Сема?
— Всыплют, — радостно сказал Сема.
— Всыплют. Не забудьте присоединиться к контролю. Все. Сема, проследи.
Сема проследил. Возвращаясь в рубку, он остановился на пороге и доверительно сообщил пассажирам:
— Вы сделали старику подарок — лучше не надо. А то он говорит, что у него в жилах кровь свернулась в простоквашу. Сейчас он отведет душу…
— Звездолетчик, — пробормотал Седов. — Звездолетчик… Звездолетчик, — сказал Седов в третий раз, ставя точку, и, прекращая всякую лирику, откинулся в кресле.
«Звездолетчик», — подумал Кедрин, и тут же мысли сдвинулись с места, смешались, завихрились, канули куда-то. Кресла полезли вниз, одновременно поворачиваясь, раздвигаясь, превращаясь в диваны. В глазах потемнело. Пилот «Кузнечика» отводил душу. «Кузнечик» ревел тремя «Винд-семнадцать», наконец-то дорвавшимися до форсажа. Громовым салютом глайнер прощался с наезженной трассой, вырываясь в простор, о котором всегда мечтают даже маленькие корабли… И он, рыча от восторга, карабкался на вершину невидимого пика.
Далеко внизу, на Земле, в посту слежения и управления Глобальных трасс, диспетчер схватился за голову, на которой давно уже не росли волосы, и послал негодующую радиограмму. Сема мгновенно закодировал ответ. Диспетчер прочел, топнул ногой, призвал на помощь всех чертей и, одобрительно подмигнув неизвестно кому, пустил по спирали сообщение о том, что глайнер восемнадцатый задерживается в пути и на линию будет выслан резервный номер семьдесят три.
Корабль вышел в черное небо.
Пилот снял ускорение. Настала невесомость. Трижды, нарастая и ослабевая, во внешних дозиметрах прошумел неведомый прибой, означавший, что пройдены радиационные пояса планеты.
Распахнулось пространство; Земля уходила в сторону. Над ее выгнутой поверхностью всходили голубые конструкции астрофизического спутника номер пять. Шестой сиял в самом зените, на фоне давно знакомого созвездия, и вокруг него вспыхивали другие звезды, которых не было в астрономических каталогах. Тяжелый грузовоз оторвался от его причальной площадки, выбросил голубое облачко и начал снижаться к ажурным дискам Метеорологического пояса, нечастой цепью охватывавшего планету в меридиональной и экваториальной плоскостях. Где-то далеко справа вспыхнула и начала расплываться розоватая туманность — наверное, очередной планетолет ушел в рейс к внутренним планетам, — и сейчас же это облачко на миг затемнил проходивший перпендикулярным курсом нерегулярный патрульный сателлит… Пространство Приземелья жило своей жизнью, и как бы в доказательство этого в телефонах утихали голоса планетного вещания, и их место занимали другие: люди на кораблях и спутниках переговаривались, шутили и спорили, иногда резким свистом их перекрывали закодированные тексты с лунных станций, и в ответ им летели такие же свистящие молнии с Земли. Впереди, пока еще в отдалении, возникли и становились все ярче зеленоватые светила Звездолетного пояса.
Кедрин не испытывал страха. Ему казалось все еще, что пространство нереально — невесомость кончилась, корабль шел с ускорением в одно «же». Пока ничего необычного не было… Разве что мигание предупреждающих табло и голос, раздавшийся в капсулах: «Внеочередной, внеочередной, даю пеленг, слушайте ваш пеленг… Включите ваших киберов на прием нашей посадочной программы… Какая частота ваших киберов?» — «Нестандартная, сажусь сам», — ответил несколько измененный передачей голос пилота. «Внеочередной, не уверен, что сядете». — «Пит, узнаю тебя по ушам, вспомни спецзону на Диане». — «Мишка, клянусь святым торможением, это вынырнул Мишка!» — «Взял твой пеленг, Пит. Включаю». — «Пузырь, пузырь, по кличке «Орион», куда лезете в наше пространство, освободите пространство для внеочередного!» — «Но я имею график». — «Поломайте его о колено…»
Началось торможение. Оно было плавным, тяжесть нарастала медленно, чувствовалось, что пилот работает, как мастер, — без лишнего напряжения, легко и точно. Двадцать четвертый дробь семь надвигался из пространства — громадный цилиндр, опоясанный тороидами, окруженный радио— и световыми маяками, светящийся множеством иллюминаторов и габаритных огней. Глайнер выходил к торцу цилиндра. Вспыхивали сигналы. Спутник покатился, уходя из поля зрения. Загорелись звезды. Торможение усилилось, внезапно корабль завибрировал, и Кедрину показалось, что у него заныли целых шестьдесят четыре зуба — так много их вдруг оказалось. Но вибрация кончилась, плаферровые шторы поднялись, закрывая иллюминаторы. «Мишка, у тебя есть переходник?» — спросил тот же голос. «Нет, это же теперь глайнер, к чему на нем переходник?» — «Ну, я не знаю, на всякий случай… До чего ты дожил — летаешь на глайнерах». — «После этого рейса не буду летать и на глайнерах, — мрачно пообещал пилот. — Так куда мне приткнуться?» — «Ладно, провались ты в Юпитер, примем вас в закрытый док, выйди на пеленг АМ».
