называется плацкартой, который и дарует вам место на какое-то расстояние.
(Я часто думал, что остается делать человеку, который упрется и купит только первый билет? Будет ли ему позволено бежать по шпалам за поездом? Сможет ли он нацепить на себя ярлык и упокоиться в багажном вагоне? Опять же, что грозит человеку, который, купив-таки «шнельцуг», упорно откажется брать «плацкарту»? Разрешат ли ему влезть на багажную полку? Или позволят повисеть за окном?)
Возвращаясь к Джорджу: денег у него хватило только на билет третьего класса в почтово- пассажирском поезде. Чтобы избежать любопытства кондукторов, он подождал пока поезд тронется, и уже тогда запрыгнул в него.
Это было его первое злодеяние:
а) Посадка на поезд во время движения;
б) Невзирая на предупреждение должностного лица.
Второе злодеяние:
а) Проезд в поезде более высокой категории, чем указанная в билете;
б) Отказ от уплаты разницы по требованию должностного лица.
(Джордж сказал, что никакого «отказа» не было; он просто сообщил должностному лицу, что уплачивать разницу ему нечем.)
Третье злодеяние:
а) Проезд в вагоне более высокой категории, чем указанная в билете;
б) Отказ от уплаты разницы по требованию должностного лица.
(Здесь точность протокольных данных Джордж оспаривает также. Он вывернул карманы и предложил должностному лицу все что у него было, а было у него пенсов восемь германской мелочью. Он предложил перейти в третий класс, но в этом поезде третьего класса не было. Он предложил перейти в багажный вагон, но его не стали даже слушать.)
И четвертое:
а) Проезд на месте без оплаты такового;
б) Праздношатание в коридоре вагона.
(Так как сидеть на месте без оплаты такового ему запрещалось, трудно представить, что еще ему оставалось делать.)
В Германии, однако, понять не значит простить, и переезд Джорджа из Карлсруэ в Баден оказался одним из наиболее дорогих за всю, возможно, историю немецкого железнодорожного транспорта.
Размышляя о том как просто и часто в Германии можно влипнуть в историю, приходишь к заключению, что для нормального юнца-англичанина Германия — обетованный край. На студента-медика, или на завсегдатая ресторанов Темпля, или на младших чинов в увольнении жизнь в Лондоне наводит тоску. Радости жизни здоровый британец получает только нарушая закон (иначе это уже не радости). Если что-то не запрещено законом, оно не доставит ему истинного удовлетворения. Счастье он представляет себе только в виде какой-нибудь истории, в которую можно влипнуть. Так вот, в Англии здесь особенно не разгуляешься. Чтобы попасть в переделку, от юного англичанина требуется немало настойчивости и упорства.
Как-то мы беседовали на эту тему с нашим церковным старостой. Дело было утром 10-го ноября, и мы оба просматривали, не без некоторого беспокойства, раздел полицейской хроники. Накануне в «Критерии» за обычные беспорядки забрали в полицию обычную партию молодняка. У моего друга-старосты были собственные сыновья, а я надзирал отеческим глазом за племянником, который, как полагала любящая мамаша, находился в Лондоне исключительно с целью изучения инженерного искусства. По счастливой случайности знакомых имен среди арестованных не оказалось, и мы, облегченно вздохнув, пустились в рассуждения о безрассудстве и греховности юного поколения.
— Просто поразительно, — сказал мой друг-староста, — насколько «Критерий» верен своим традициям, в этом смысле. То же самое творилось там и в дни моей юности. Каждый вечер обязательно заканчивался потасовкой.
— Как это глупо, — заметил я.
— Как это скучно, — отозвался он. — Вы себе не представляете, — продолжил он, и на его изборожденном морщинами лице появилось мечтательное выражение, — как невыразимо надоедают прогулки от Пиккадилли до полицейского суда на Уайн-стрит. А что еще нам оставалось делать? Элементарно ничего. Потушишь, бывало, фонарь, так фонарщик вернется и зажжет его снова. Оскорбляешь полицейского, он просто ноль внимания. Даже не сообразит, что его оскорбляют, а если сообразит, то ему, я так понял, без разницы. Можно было подраться со швейцаром из Ковент-Гардена, под настроение. Хотя швейцар вообще-то заткнул бы за пояс любого… Если он колотит вас, готовьте пять шиллингов, если вы его — полсоверена. Меня такой вид спорта особенно не захватывал. Как-то раз я попытался угнать двуколку. Это всегда считалось у нас высшей столичной доблестью. Угнал я ее как-то поздно вечером, у пивной на Дин-стрит, и не успел я доехать до Голден-сквер, как меня тормозит какая-то старушенция с тремя чадами, двое орут, третий спит на ходу. Не успел я убраться, как она сует сорванцов, записывает номер, платит вперед — причем больше на целый шиллинг, так она мне сказала — и называет адрес где-то, как она думала, за Норт-Кенсингтон. Хотя на самом деле ехать пришлось куда-то на другой конец Уиллзден. Лошадь уже устала, и плестись пришлось часа два, а то и больше. Я на таких сонных клячах вообще никогда не ездил. Пару раз я пытался убедить мальцов свернуть назад к бабушке, но всякий раз когда я открывал дверцу, самый младший начинал орать как резаный. А когда я предлагал другим извозчикам взять у меня седоков, почти все отвечали мне из популярной в то время песенки: «Раскатал ты, Джордж, губину». Один предложил отвезти домой жене прощальное письмо, другой пообещал весной организовать народ, чтобы откопать мое тело. Когда я влезал на козлы, мне представлялось, как ко мне сядет желчный старый полковник, а я завезу его куда-нибудь к чертям на кулички, туда где кебов не бывает вообще, куда-нибудь миль за десяток в сторону, и брошу его там на бордюре, то-то пусть матерится. В общем, можно было бы хорошо отдохнуть, если повезет с полковником и вообще. Но я не мог представить, что мне придется тащиться куда-то на окраину, а на руках целые ясли беспомощных сопляков. Нет, — заключил мой друг- староста, — В Лондоне любителям нарушать порядок не развернуться.
Зато в Германии влипнуть в историю стоит лишь захотеть. В Германии запрещается масса такого, что сделать совсем не сложно. Молодому англичанину, если он, тоскуя по неприятностям, считает, что в этом смысле на родине его ущемляют, я бы советовал приобрести билет в Германию. (В один конец; обратный билет действует только месяц, и деньги могут пропасть.)
В Полицейском справочнике «Фатерланда» он обнаружит список запретных деяний, который вызовет у него интерес и воодушевление.
В Германии запрещено вывешивать из окон постельное белье. Можно начать с этого. Помахав простынкой из форточки, он получит первую неприятность еще до завтрака. Дома на окне он может повеситься сам, и никому особо до этого дела не будет (если он, разумеется, не загородит чей-нибудь антикварный фонарь, или не сорвется и не прибьет прохожего).
В Германии запрещено появляться на улицах в маскарадном костюме. Один мой знакомый шотландец, которому как-то случилось перезимовать в Дрездене, первые несколько дней своего пребывания в этом городе провел в дебатах с Саксонским правительством, обсуждая данный пункт правил. Его спросили, что он делает в этой юбке. Любезностью он не отличался; он сказал, что ее носит. Его спросили, зачем он ее носит. Он сказал, что потому что холодно. Ему заявили прямо, что не верят, посадили в закрытую карету и отвезли домой.
Чтобы убедить власти в том, что шотландский килт является обычным костюмом для многих уважаемых и законопослушных подданных британской короны, потребовалось личное свидетельство
