министра иностранных дел Ее Величества. Заявление министра, по дипломатическим соображениям, было принято, но немцы остаются при своем мнении по сей день.
К туристу из средней Англии уже привыкли, но джентльмена из Лестершира, приглашенного на охоту какими-то немецкими офицерами, стоило ему появиться на пороге гостиницы, арестовали вместе с конем и эскортировали в полицейский суд, где он бы мог объяснить свое легкомысленное поведение.
Еще на улицах Германии запрещается кормить лошадей, мулов, ослов, вне зависимости от того, принадлежат ли они вам или иному лицу. Если вами овладеет страсть покормить чью-либо лошадь, вам придется договориться с животным о встрече, а само кормление проводить в специально отведенном месте.
Запрещается бить стекло и посуду на улицах, как и вообще в публичных местах; если все-таки вы что-то разбили, обязаны подобрать все осколки. Что делать с собранными осколками — сказать не берусь. Наверняка знаю только одно: их запрещено куда-либо выбрасывать, где-либо оставлять, как и вообще избавляться от них каким-либо иным способом. Скорее всего предполагается, что вы будете носить их с собой до самой смерти, и они уйдут с вами в могилу (хотя, может быть, вам будет позволено их проглотить).
На улицах Германии запрещается стрелять из лука. Немецкому законотворцу мало правонарушений, на которые способен простой человек — преступлений, которые бы тот совершал, если бы не запрет. Он напрягается и воображает, на что будет способен маньяк-гастролер.
В Германии нет закона о том, что нельзя стоять на голове посреди улицы (такое немцу просто не приходило в голову). Но если в наши дни какой-нибудь немецкий государственный муж посетит цирк и увидит акробатов, он задумается над таким упущением. Затем он без промедления примется за работу и сформулирует пункт, запрещающий человеку становиться на голову посреди улицы, и установит штраф.
В этом прелесть немецкого законодательства: мисдиминор в Германии имеет свою твердую цену. Вас не станут, как в Англии, держать ночь напролет, соображая отпустить ли вас с поручительством, оштрафовать ли вас на сорок шиллингов, или (если судья окажется не в духе) дать семь суток. Вы точно знаете, во сколько вам обойдется ваше веселье. Вы можете высыпать деньги на стол, открыть полицейский справочник и распланировать отпуск с точностью до пятидесяти пфеннигов. Чтобы совсем недорого провести вечер, я бы рекомендовал хождение по неуказанной стороне тротуара после устного предупреждения. По моим подсчетам, если выбрать район с умом и держаться неоживленных улочек, вы можете весь вечер проходить по неуказанной стороне тротуара всего лишь за три марки с мелочью.
В Германии с наступлением темноты запрещено ходить по городу «группами». Я не совсем понимаю, сколько человек уже составляют «группу», и ни одно официальное лицо, к которым я обращался по этому вопросу, уполномоченным определять конкретное число себя не признало. Как-то я указал знакомому немцу, который собирался в театр с женой, тещей, пятью детьми, сестрой, ее мужем и двумя племянницами — не рискует ли он нарушить этот муниципальный закон. Мой вопрос он воспринял без шуток. Он глядел всю компанию.
— Да нет, — сказал он. — Понимаешь, мы ведь одна семья.
— В законе не говорится, семейная это группа или нет, — сказал я. — Там просто указано «группа». Я не имею в виду ничего такого, но, с этимологической точки зрения, лично я считаю, что ваша компания как раз и есть «группа». С какой точки зрения посмотрит на вас полиция, с такой же или с другой — будет видно. Я просто вас предупреждаю.
Лично сам мой знакомый был склонен не принимать мои страхи всерьез, но его жена посчитала, что лучше не рисковать вечером, который полиция таким образом могла бы угробить в самом начале, и они разделились, договорившись встретиться в фойе театра.
Еще одна страсть, которую в Германии вы должны обуздать — страсть швыряться вещами из окон. Кошки не оправдание. Всю мою первую неделю в Германии меня бесконечно будили кошки. Как-то ночью я сошел с ума. Я собрал небольшой арсенал — два или три куска угля, несколько недозрелых груш, пару свечных огарков, одинокое яйцо (нашлось на кухонном столе), пустую бутылку из-под содовой, еще пару чего-то такого — открыл окно и обстрелял участок, откуда доносился шум.
Не думаю, что я во что-то попал — я не знаю ни одного человека, который попал бы в кота даже когда кот у него перед носом (разве случайно, если целился в кого-то другого). Я знал первоклассных снайперов, королевских призеров, мастеров подобного класса, которые стреляли по кошкам из дробовиков с расстояния пятидесяти ярдов, и с кошки хоть бы волосок упал. (Я часто думал, что по-настоящему метким стрелком будет тот, кто сможет похвастаться, что попадает не в «яблочко», или сбивает не «бегущего оленя», а подстрелил кота.)
Но, как бы то ни было, кошки ушли (возможно, их оскорбило яйцо, мне оно с самого начала не показалось съедобным), и я вернулся в постель, полагая, что инцидент исчерпан. Десять минут спустя раздался резкий звонок. Я пытался его игнорировать, но звонили слишком настойчиво, и я, накинув халат, спустился к воротам. Там стоял полисмен. Перед ним возвышалась кучка предметов, которыми я кидал из окна — он собрал все, кроме яйца.
— Это ваши вещи?
— Были мои. Но больше они мне не нужны. Пусть берет кто хочет. Возьмите сами, если хотите.
Он игнорировал мое предложение. Он сказал:
— Вы выбросили эти вещи из окна.
— Вы совершенно правы, — признал я, — выбросил.
— Зачем вы выбросили эти вещи из окна?
Для немецких полицейских составлен специальный опросник (полицейский никогда ни добавляет новых вопросов, ни пропускает существующих.
— Я выбросил их из окна в каких-то котов, — сказал я.
— В каких котов?
Другого вопроса немецкий полицейский задать бы не мог. Я ответил, со всем сарказмом, который мог сообщить своему немецкому, что, к своему стыду, какие это были коты я не знаю. Я объяснил, что лично с котами был незнаком, и предложил, если полиция вызовет всех районных котов, пройти в участок и провести опознание по мяуканью.
Немецкий полицейский шуток не понимает (что, возможно, в целом и слава Богу, ибо, я уверен, в Германии за шутки с человеком в форме наверняка существует какой-нибудь крупный штраф; у немцев это называется «обращение к должностному лицу в оскорбительной форме»). Он просто ответил, что проводить для меня опознание кошек в обязанности полиции не входит; в обязанности полиции входит взыскать с меня штраф за выбрасывание предметов в окно.
Я спросил, что же в Германии следует делать человеку, когда кошки будят его среди ночи; он объяснил, что я могу подать жалобу на владельца таковой кошки, после чего полиция вынесет ему предупреждение и, при необходимости, даст распоряжение об устранении таковой кошки. (Кому будет выдано распоряжение об устранении кошки, и чем будет заниматься таковая кошка в ожидании этого распоряжения, он не уточнил.)
Я спросил, как, по его мнению, мне следует устанавливать владельца кошки. Он на секунду задумался и затем предложил проследовать за ней до места жительства. После этого спорить с ним мне расхотелось — любыми словами я бы себя только угробил. В общем, ночная потеха обошлась мне в двенадцать марок; ни один из четырех полицейских чинов, которые допрашивали меня по этому делу, не нашел в нем ничего смешного, ни в начале, ни в конце.
Но все человеческие проступки и безрассудства меркнут в сравнении с чудовищностью такого злодеяния как хождение по траве. В Германии нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя ходить по траве. В Германии трава — абсолютный фетиш. Наступить на германскую траву такое же страшное кощунство, как сплясать «хорнпайп» на мусульманском коврике для молитвы. Даже собаки преклоняются перед германской травой. Ни одна немецкая собака даже в мечтах не смеет сунуть в нее свою лапу. Если вы видите, как через газон скачет собака, — знайте наверняка, это пес какого-то нечестивого иноземца.
В Англии, чтобы собака не совалась куда не надо, мы ставим проволочные сети высотой в шесть футов на мощных столбах и с острыми кольями наверху. В Германии на видном месте ставят табличку «Hunden verboten!»[9], и собака, в жилах которой течет немецкая кровь,
