молюсь, что вы снова сможете достичь ее и вернуть его к свету нового дня.
— Что?!
— Девлин сожалеет о случившемся. Он сам сказал мне об этом, и я знаю, что это правда. Но это не конец.
Вирджиния молча смотрела на него.
— Он не равнодушный — все это притворство. Если вы не ненавидите его и можете его простить, то, возможно, сумеете помочь ему обрести свою душу.
— Вы… вы с ума сошли!
Шон улыбнулся и отпустил ее.
— Мне очень горько.
Вирджиния крепко обняла его.
— Мой брат нуждается в любви хорошей женщины, — прошептал он, — и если вы не можете полюбить меня, то, возможно, дадите ему еще один шанс.
Вирджиния задрожала.
— О чем вы просите меня?
— Я прошу вас спасти моего брата.
Глава 14
Вирджиния выглядывала из окна кареты, покидающей Аскитон. Шон махал рукой, стоя во дворе, а когда карета покатилась по дороге, он и дом становились все меньше и меньше. Вирджиния ощущала ком в горле — то, что она не хотела уезжать, делалось все более очевидным. Ей уже не хватало то ли Шона, то ли безопасности, комфорта и дружбы, которую она обрела в Аскитоне.
Или же она боялась будущего?
«Я прошу вас спасти моего брата».
Вирджиния глубоко вздохнула — сырой, холодный воздух обжег ее легкие и грудь. Теперь она не видела ничего, кроме сжатых полей и лесов, через которые проходила дорога. Паника охватывала ее все сильнее. «Я не хочу спасать никого — а тем более его!» — думала она.
Вирджиния исподтишка взглянула на Девлина. Он сидел рядом с ней на заднем сиденье. Карета была мала для них обоих, между ними оставалось всего несколько дюймов.
«Думаю, вы подобрались к той части его души, которую он считал давно потерянной».
Вирджинии, словно маленькому ребенку, хотелось заткнуть уши, но это не заставило бы умолкнуть голос Шона, громко звучавший в ее голове. «Он не равнодушный — все это притворство».
Вирджиния внутренне простонала. Почему Шон убеждал ее подружиться с его братом, пробудить и исцелить его? Почему он не поручил эту задачу другой — более сильной, опытной и женственной? Она не хотела быть спасительницей Девлина. Вчера вечером Шон был безумен, думая, что она в состоянии помочь его брату обрести человечность.
«Мой брат нуждается в любви хорошей женщины…»
Теперь Вирджиния простонала вслух и закусила губу, но поздно.
Она почувствовала на себе его взгляд — спокойный, холодный и равнодушный.
— Вы больны? — спросил он.
— Я… у меня ужасно болит голова.
Их взгляды встретились, но только на мгновенье, приняв ее объяснение, Девлин уставился в окно на пробегающую мимо сельскую местность Начался сильный дождь.
Вирджиния смотрела на его твердый подбородок, прямой нос, линию скулы. Ее сердце сжалось от знакомого напряжения. Против всякого здравого смысла ее влекло к этому человеку, как если бы он был магнитом, а она — крошечной скрепкой. От его тела, как от океана, исходили волны, захлестывающие ее и пытающиеся увлечь в море.
Шон был во многом не прав, думала она. Девлин был равнодушным — это не являлось притворством. И она не могла помочь ему обрести потерянную душу.
«Но каждый заслуживает второго шанса. Что тебе терять, дорогая моя?»
Вирджиния вздрогнула — ей казалось, будто это говорит се мать, благодушно улыбаясь.
— Здесь нет судового врача, но, если у вас сильная боль, я знаю, где лежит лауданум.
Она посмотрела на него широко открытыми глазами, и его глаза прищурились в ответ. На нем была флотская униформа, делающая его вид более внушительным и даже более соблазнительным.
— Мне не нужен никакой лауданум, — огрызнулась Вирджиния.
Ее мать была добрейшим созданием из всех, кого она знала. Никто не оставался в нужде, если Элисса Грейкрофт Хьюз могла оказать помощь. Дети были ее величайшей заботой, и раз в месяц в воскресенье они совершали долгую поездку в Ричмонд, чтобы отец мог сделать необходимый ремонт в тамошнем сиротском приюте, покуда Вирджиния и ее мать передавали детям выпечку и самодельные игрушки. В другие воскресенья они ходили в церковь в Норфолке. После проповеди Элисса всегда спрашивала беднейших прихожан, как они поживают и в чем нуждаются. Но горожане были гордыми и крайне редко признавались, что им чего-то недостает. Однако Элисса всегда знала, что кому нужно, будь то припарки или выстиранная и заштопанная рубашка. Потом они заходили в негритянскую церковь. Вирджиния всегда надеялась услышать последние гимны и увидеть танцы. Элиссу приветствовали там так тепло, словно она сама была рабыней. Она никогда не приходила с пустыми руками — до нее всегда доходили слухи, если бабушке Жо-Жо нужна новая пара туфель, а у мальчика Большого Бена снова лихорадка. И ни один человек, проходя через Суит-Брайар, никогда не уходил без угощения.
— В чем дело, Вирджиния? — спросил, наконец, Девлин. — Вы беспокоитесь из-за встречи с вашим дядей?
Вирджиния вздрогнула.
— Нет. Я думала о моей матери, — медленно ответила она, все еще поглощенная воспоминаниями, и улыбнулась ему.
Он сразу же отвел взгляд.
Ее мать, печально подумала Вирджиния, согласилась бы с Шоном. Особенно если ее дочь была неравнодушна к мужчине, о котором шла речь. Вздохнув, она открыто посмотрела на Девлина.
— Нам не хватало вас за ужином вчера вечером, — пробормотала Вирджиния, поскольку он оставался в кабинете, очевидно погруженный в бухгалтерские книги поместья.
Он бросил на нее холодный взгляд:
— Сомневаюсь в этом.
В прошлом такое равнодушное замечание обидело бы Вирджинию. Но теперь она лучше понимала Девлина. Он лишился детства с того дня, когда был убит его отец, и все, чему Вирджиния была свидетелем с момента их встречи, было результатом этого. Душа его была изранена. И Шон был прав — он не был плохим человеком. Она никогда не видела с его стороны жестокости, садизма или зла — только бестрепетную волю к дисциплине, к которой он приговорил себя и других. И чего еще она не видела, это никаких признаков счастья за все время, что провела с ним.
Вирджиния была смущена, не зная, какого курса ей придерживаться, и не уверенная, хочет ли она испытывать к нему сострадание, которое ощущала, хотела она того или нет.
— Знаете, Вирджиния, я чувствую себя как насекомое под микроскопом.
— Простите. — Она снова улыбнулась ему. — Вы были больны?
— У меня была мигрень, — ответил он, снова глядя в окно.
Вирджиния засмеялась, и Девлин сердито уставился на нее.
— У мужчин не бывает мигреней, — произнесла она невинным тоном.
Этим утром он был в худшем настроении, чем обычно, но Вирджиния решила это игнорировать.
— И даже если бывают, — продолжала она, — вы не тот человек, который может ими страдать.
— Пожалуйста, объясните, — мрачно произнес Девлин, — чего ради мы затеяли этот разговор.
Вирджиния чувствовала себя так, словно делит карету со львом, который может при малейшей
