шагом, чтобы максимально использовать эти наиболее благоприятные часы.
Иногда на участках гравия или скал он терял следы гусениц кара, и приходилось тратить время на их поиски. Внимательно следя за движением звезд, он определил направление на географический север. У Диса не было своей полярной звезды, однако созвездие, похожее на квадрат, медленно поворачивалось вокруг невидимой точки полюса. Им нужно было идти на запад, поэтому он все время старался, чтобы это созвездие находилось у него над правым плечом. Когда руки начали уставать, он бережно положил Леа на песок. Она не проснулась. Полежав немного, прежде чем снова поднять ее и двинуться дальше, он поразился одиночеству пустыни. Его дыхание образовывало туманное облачко на фоне звезд – все остальное было тишиной и тьмой.
Как далеко он сейчас находился от своего дома и своей планеты? Даже созвездия ночного неба здесь были другими. Он привык к уединению, но здесь правило бал одиночество, проникавшее в самые глубины существа, будившее глубоко скрытые инстинкты. И дрожь, которая не была следствием ночного холода, пробежала по его спине, волосы на голове зашевелились.
Пора было идти. Отбросив сомнения, Брион тщательно укутал Леа в свою куртку. Если подвесить ее к спине, идти будет гораздо легче. Гравий сменился пологими песчаными дюнами, которые, казалось, тянулись в бесконечность. Началось мучительное карабканье на вершину очередной дюны, а затем спуск во тьму, к подножию следующей. При первых проблесках рассвета, с ощущением, что грудь его разрывается, он остановился, чтобы проверить, в какую сторону нужно идти. Глотком воды он прополоскал рот и сел на песок рядом со спящей Леа. Золотые пальцы света бродили по небу, сметая звезды. Величественное зрелище – и Брион замер от восхищения. Это нужно было запомнить на всю жизнь, а он верил, что выживет.
Лучше всего подойдет четверостишие. Достаточно короткое, чтобы запомнить, не требующее большого искусства, чтобы вложить в него все. В «Двадцатых» он был славен четверостишиями. Это будет особенным. Его учитель поэзии, Тэйнд, был бы им доволен.
– Что это вы бормочете? – проснувшись пробормотала Леа, глядя на его орлиный профиль, чернеющий на фоне красного утреннего неба.
– Стихотворение. Тсс… Минуточку.
После напряжения и опасности ночи это стало для Леа последней каплей. Она засмеялась и залилась еще сильнее, увидев, что он нахмурился. Взошедшее солнце осветило горизонт. Стало теплее.
– Брион, – воскликнула Леа. – У вас на горле рана! Вы истечете кровью!
– Нет, – спокойно ответил он, слегка дотронувшись до кровоточащего пореза, шедшего вокруг шеи. – Это рана поверхностная.
Внезапно им овладела депрессия, когда он вспомнил битву и смерть прошлой ночи. Леа не видела его лица: она рылась в медицинской сумке. Ему пришлось пустить в ход пальцы, чтобы массажем убрать с лица гримасу боли, искривившую рот. Как легко он убивал! Троих. Как близко к поверхности даже у цивилизованного человека звериные инстинкты! В бесчисленных схватках он неоднократно принимался проводить этот прием, не думая об убийстве противника. Эти схватки были частью «Двадцатых». Но когда убили друга, он сам стал убийцей. Он верил в святость жизни до первого испытания, когда убивал без колебаний. Ирония заключалась в том, что даже сейчас он не чувствовал за собой ни капли вины. Да, он испытал шок, но не больше.
– Поднимите подбородок, – голос Леа вывел его из оцепенения, девушка размахивала антисептическим средством, найденным в сумке.
Он послушался, и жидкость холодным обжигающим потоком полилась ему на шею. Антибиотики были бы лучше, так как рана почти затянулась, но он решил промолчать. Он нанес немного антибиотика на ее ушиб, и она, взвизгнув, отшатнулась. Потом они проглотили по таблетке.
– Солнце уже начинает жечь, – сказала Леа, сбрасывая с себя верхнюю одежду. – Нам надо побыстрее найти салун с кондиционером или хотя бы холодную пещеру, где можно было бы провести день.
– Что-то не думаю, чтобы она могла здесь где-нибудь быть. Тут кругом только песок. Нужно идти…
– Незачем мне читать лекцию, я сама прекрасно знаю, что нужно идти. Вы серьезны, как клерк «Банка Терры». Расслабьтесь. Сосчитайте до десяти тысяч и начните снова, – Леа говорила и говорила, пытаясь выплеснуть весь свой истерический припадок, таившийся в мозгу.
– У нас нет времени, мы должны идти, – Брион с трудом поднялся на ноги, предварительно связав всю поклажу в узел.
Взглянув на западную часть горизонта, он не обнаружил никаких ориентиров, только дюны. Он помог Леа подняться на ноги.
– Подождите секундочку, куда мы идем?
– В этом направлении. Я надеюсь найти какие-нибудь ориентиры, но их нет. Придется ориентироваться по солнцу. Если нам не удастся дойти засветло, то звезды лучше укажут нам направление.
– И все это на голодный желудок? Как насчет завтрака? Я голодна и хочу пить.
– Еды нет. Воды тоже мало, и она нам потребуется попозже. – Он потряс фляжкой. Когда он ее нашел, она была наполовину пуста.
– А мне она нужна сейчас. У меня рот, как невычищенная пепельница. В горле как бумага…
– Один глоток, – сказал он после некоторого колебания. – Это все, что у нас есть.
Леа проглотила воду с закрытыми глазами. Брион уложил фляжку в узел, даже не притронувшись к воде. Когда они взобрались на гребень первой дюны, оба были покрыты потом.
Пустыня была безжизненна: только они одни упорно двигались под безжалостным солнцем. Впереди них бежали тени, и по мере того, как тени укорачивались, жара усиливалась. Леа и представить себе не могла, что может так припекать. Одежда ее пропиталась потом, ручейки затекали в глаза, мешая смотреть. И она шла, полузакрыв глаза, опираясь на Бриона, который невозмутимо щагал вперед, невзирая на жару и прочие неудобства.
– Сомневаюсь, можно ли есть эти штуки, может быть, в них есть вода? – голос Бриона звучал хрипло.
