— Ах, детка, мне так неудобно обременять тебя просьбами, — начала извиняться она.
Далила, зная, что «песнь» будет долгой, поспешила заверить:
— Я абсолютно свободна.
Тетушка обрадовалась:
— Как хорошо. У близкого мне человека депрессия. Ты не могла бы с ним поработать?
— Поработать?! — испугалась Далила. — У меня все расписано на месяц вперед. К тому же я недавно взяла на себя обязательства, которые не знаю, как выполнять, так это хлопотно. Я ввязалась в сложное дело и так теперь занята…
Тетушка строго напомнила:
— Минуту назад ты говорила, что абсолютно свободна. Как это понимать?
— Я думала, тебе окна надо помыть, — призналась Далила — Весна на носу. Я и сама собиралась помочь тебе по хозяйству.
— Окна мои подождут, — безапелляционно заявила старушка, — а мальчик ждать больше не может.
У мальчика, кажется, истерия.
— Ты же говорила, депрессия, Тетушка отмахнулась:
— Не знаю, я его не смотрела. Какое это имеет значение? В любом случае ему нужна твоя помощь.
Отягощенная обязательствами, Далила восстала:
— Моя помощь многим необходима, а с истерией пускай в поликлинику обратится.
— Обращался. Врачи не помогли.
— С ним работы на месяцы, а я занята.
Наткнувшись на препятствия, хитрая тетушка тактику изменила.
— Пойми, деточка, — жалобно запричитала она, — у близкого мне человека беда. Мальчик страдает.
— Если он такой близкий, сама им и займись.
— Я бы взялась за него, но так давно не практиковала, что не решаюсь, честное слово, боюсь. Ты же знаешь, хуже всего получается именно с близкими. Чем больше стараешься…
Уж это Далила знала.
— Да-да, — рассеянно подтвердила она. — А он точно к врачам обращался, этот твой близкий родной человек?
— Если честно, то я не знаю, — горестно пискнула тетя Мара и снова начала причитать:
— Мальчик так плох, он не спит, с отвращением ест, он худеет…
«Где брать время?» — мысленно облилась слезами Далила и, дрогнув под натиском тетушки, с тяжелым вздохом сдалась:
— Хорошо, завтра после шести пусть приходит.
Вместо отдыха буду мальчика твоего ублажать.
— Спасибо, деточка, ты очень добра, — интеллигентно заверила тетушка Мара и, добавив:
— Не буду тебя отвлекать, — собралась вешать трубку.
— Погоди! — забыв про спящую Ангелину, закричала Далила. — Скажи хотя бы, как зовут этого мальчика?
— Я не знаю, — растерялась старушка. — Сейчас посмотрю, у меня где-то записано. Ах, эта память, надо только найти…
— Не нужно, завтра узнаю. Надеюсь, твой близкий родной мальчик не забудет представиться. Скажи хоть, кем он тебе приходится.
— Ах, — умилилась тетушка Мара. — Ну Лелю мож ты знаешь.
— Еще бы, — потеплел голос Далилы.
Тетя Леля (Елена Гавриловна) старая подруга Мары, почти член семьи.
Тетушка с напором продолжила:
— Так вот, тот, за кого я прошу, сын соседки сотрудницы, даже начальницы, племянницы невестки нашей Лелечки.
Традиционно питерская «заморочка» — от ее сложности Далилу передернуло даже.
— Жуть! — возмутилась она. — Ты сама хоть поняла, что сказала?
— Ну что же тут непонятного? — удивилась тетушка Мара и, к ужасу племянницы, начала объяснять:
— Невестка нашей Лели имеет по первому мужу племянницу, ну ты знаешь ее. Недавно у нее потолок обвалился.
— Ах, та, что на Невском живет, — прозрела Далила.
— Именно. Так вот, у нее есть сотрудница, даже начальница. Кстати, она на Большой Конюшенной проживает, в том доме, в котором жил Миша Романов.
Миша Романов — школьный друг матери Далилы: ее первая любовь, первый поцелуй, первое признание. В свете этого весомого факта начальница племянницы уже без всякой Лелечки не чужой человек Маре, а вместе с ней и Далиле.
— Так вот у начальницы этой, — продолжила экскурс в таинство отношений тетушка, — есть соседка, у которой есть сын, милый прелестный мальчик. Вот он-то и нуждается в твоей помощи.
— И эту седьмую воду на киселе ты называешь близким родным человеком? — поразилась Далила.
Вообще-то она и сама частенько пользовалась питерским братством, но время от времени пыталась против него бунтовать. Особенно когда была перегружена профессиональными обязательствами.
Сейчас был как раз такой случай. Тетушка, отлично все понимая, гнула свое.
— А по-твоему, Леля чужая нам? — строго спросила она и категорически возвестила:
— Леля родная!
— Леля — да, но… — пыталась отбиваться Далила.
Однако тетушка и слушать ее не хотела.
— А невестка Леле, по-твоему, абсолютно чужой человек? — наступала она.
— Невестка — да, но…
— Невестка родная! А невестка Лелина разве виновата, что у ее первого мужа есть родная племянница?
Или она с первым мужем из-за тебя ругаться должна?
У них общие дети. Поэтому племянница ей родная.
У племянницы, кстати, и так беда, потолок обвалился. Разве она нам не родная?
— Племянница — да, но…
— А может ли эта племянница начальнице своей отказать? Ты хочешь, чтобы она лишилась работы?
— Начальница — да, но…
— А начальница может отказать своей лучшей соседке? Они на Большой Конюшенной прожили всю жизнь дверь в дверь. И что ей теперь, спокойненько наблюдать, как гибнет младенец, мальчик, которого она нянчила на руках? И Миша Романов, я уверена, этого мальчика знает. Мальчик нам не чужой…
— Все! Ты меня умотала! — взвыла Далила.
Тетушка невозмутимо осведомилась:
— Прости, не расслышала, что я тебя?
— Убедила. Действительно, он нам родной человек, этот мальчик. Пусть приходит. Клянусь! Все сделаю для него!
Мара умильно поинтересовалась:
— Тогда, может, я дам ему номер сотового?
— Моего? — изумилась Далила.
— Разумеется, у меня же нет сотового.
— Конечно, конечно, дай.
— Возможно, придется ему оказать скорую помощь, — пояснила тетушка Мара.
Тут уж Далила взбесилась:
— Что? Я буду консультировать человека с депрессией по сотовому телефону? Ты хочешь меня
