А отец отозвался:
— Мы расстанемся в начале месяца.
Луиза уже убежала прочь, но в глубине аллеи еще не осело облачко пыли, поднятое ее слишком длинным платьем.
В самолете
С сухим треском захлопнулась дверь кабины и отделила наши голоса от голосов провожающих, махавших нам руками. В моих глазах осталось лишь несколько слов. Вскоре мы уже были среди облаков, а под нами лежала бесконечная белая равнина. Я мог бы ринуться вниз головой в самую гущу облаков и даже не пораниться: не сейчас, а вот теперь зажегся нужный свет. Так мальчишкой в краткий миг я мог на бегу упасть с большой высоты и не получить ни одной царапины. Дома, рассыпанные среди полей, — я хотел бы жить там, а не тут. Неопределенность парения длится долго, но вот появляется новый город — у этого города есть свое начало, свой периметр, я еще не решил, где проведу старость, которая наступила уже много лет назад. Я не в силах найти покой ни в одном из мест, иной раз мне хочется проглотить самого себя до последнего куска — может, тогда я смогу ощутить покой.
Внизу под кучевыми облаками селение совсем черное, кто-то говорит: сегодня не выйду, будет дождь.
Справа я различил большой город; тень покидала его, чтобы уступить место солнцу, которое надвигалось так, словно оно вышло из медленно распахиваемой двери. Слева — река. Я родился на берегу этой фиолетовой с серым отливом реки. Не хочу умереть в моем селении, там я снова превращусь в землю, а вот среди огромных домов города однажды утром мог бы и возродиться.
Сколько тут пространства! Можно его одолеть? Но ведь стоит нам овладеть одним местом, как мы просыпаемся в другом, уже подвластные кому-то. Самолет во мне самом, достаточно было закрыть глаза, и я обтянул его своей кожей. Во сне случаются вещи, для свершения которых нужно свое долгое время, заключенное в нашем, более коротком.
Меня отвлекла зелень, проступившая на поверхности воды, затопленного рисового поля, — зеленый цвет, какого прежде никогда не было.
Самолет спустился, а я — это мальчик, что, глядя в окно, говорит: посмотри — самолет.
Письмо с юга
…И пишу я тебе наверняка в последний раз. Конец мой близок (я не говорю — смерть, потому что от этого слова веет чем-то страшным, и, значит, оно не подходит к моему случаю), я жду его с часу на час. Я очень бы удивился, если бы этого не случилось.
Ты думаешь, я хочу уйти из жизни по своей воле — я не желал бы и не осмелился поступить наперекор законам природы — или же из-за совсем расстроенного здоровья. Нет, Антонио, тело твоего молодого друга еще долго могло бы противостоять смерти, особенно на этой земле. Здесь деревья источают особый аромат, и капли смолы стекают по коре; вода тут чистая, для всех есть работа, и каждый может отдохнуть у моря, на берегу, к которому каждые десять дней, рассекая волны, подплывает почтовое судно.
Вчера я был один в лесу и там получил предвестие гибели и принял его без всякого страха. Поэтому я решил написать тебе, дорогой друг, объяснить все спокойно, словно это далекий и почти не волнующий меня факт. Послушай же меня: время — не что иное, как способность человека беспрестанно совершенствоваться. Я знаю цель жизни, но знаю также, что достичь ее не смогу. Вижу добро, но не стремлюсь к нему. Мое состояние души показалось мне таким неестественным, что в тот миг, когда я это осознал, я едва не лишился чувств. Нет, время не пройдет через меня, как через стекло!
Я уйду в небытие от внезапной болезни. Может, меня укусит ядовитый доликон — насекомое, которое, кстати, редко встречается здесь, а может, я упаду в одну из ям С острыми кольями, вырытых местными жителями для охоты на диких зверей. Одно я знаю точно — момент настал. И все произойдет так, словно я никогда и не рождался на свет. Недавно я видел, как улитка оставила после себя крохотный серебристый след, а я не оставлю ничего. И это будет справедливо.
Обнимаю и прощу: возьми себе маленькие фигурки из слоновой кости, которые я в июле, когда приехал на родину, оставил на сохранение Ка.
ИЗ КНИГИ «ЛИЦЕМЕР-43»
Интродукция
Жили-были когда-то король, маг, фея, ведьма. Но больше их нет. Что же мы будем рассказывать детям? Жил-был когда-то человек. А почему «когда-то»? Стоит выглянуть в окно, и мы увидим, как мимо проходит множество людей — маленьких и больших, блондинов и брюнетов, белокожих и лысых. Накинем на одного из них лассо. На любого. Ага, поймали! Он в наших руках. Отведем его домой.
Друзья, помогите мне, держите крепче этого человека. Давайте привяжем его к стулу обрывком веревки. Вот так надо веселиться в рождественский вечер, к черту бенгальские огни, которые трогают души прожженных жуликов. Отныне мы будем заниматься лишь человеком. Но делать все нужно по правилам: проверим, друзья, человек ли это, не лунный ли житель. Нет, человек. Взгляните, у него есть вены и линия жизни на руке. А пальцев ровно пять. Один, два, три, четыре, пять. Этот палец называется указательным. Разве можно поверить, что он-то и нажимал на курок винтовки! Пум! Кто-то упал. Где? В одной из частей света.
Да, но это произошло много лет назад, во время войны — дело прошлое. Ну а может, хотите рассмотреть его глаза? Накройте остальную часть тела веленевой бумагой. Лучше всего цветной (она наверняка найдется сегодня у вас в доме), так, чтобы видны были только глаза или один глаз. Вот, хорошо. Надо признать, впечатление сильное. Но вы полагаете, что его рот, ухо, взятые в отдельности, напугали бы вас меньше? Это ухо слышало столько стонов. А глаз? Он видел, как рухнула стена, придавив кого-то — я даже мог бы назвать размер ботинок этого бедняги: сорок третий. Одна нога торчала из-под каменных обломков, словно перископ. Смелее, друзья мои, теперь снимите бумагу, и вот он снова весь перед вами. Тише, он хочет что-то сказать! «Я вовсе не злой», — говорит он. Слышали? Говорит, не злой. А голос-то блеющий. Он настаивает, божится, даже начинает плакать. Зачем вы дали ему кусок торта? С каким умилением ест он этот торт, с каким изяществом подносит его ко рту! Шевелит белыми пальцами — да, и указательным тоже, — так нежно, словно играет на арфе. Одет он в костюм из добротной ткани, все бумаги у него в порядке, он их тут же показывает. Какой вред может причинить человек, у которого все бумаги в порядке и нее печати есть? Расскажите ему веселую историйку, и он засмеется… уже засмеялся. Нет, не верьте ему, не развязывайте его, пока он не даст вам убедительного доказательства. После стольких лет мы имеем право этого потребовать. И пусть вас не обманывает смех этого человека. Он совершенно спокоен и уверенно по слогам произносит: папа, мама, сыночек, бедняк. Но он притворяется. Предупреждаю вас: стоит трубе заиграть, барабану загрохотать, знамени взметнуться (чье оно, это знамя?), приказу прозвучать, как он схватит оружие той же самой рукой, которая сейчас держит бокал, сжимая его большим и указательным пальцами… Как, вы его развязали?! Не прислушались к моим словам — ах, молодость,
