Когда наступил мой черед, я сказался больным и поспешно распрощался с хозяевами. Я понял наконец, почему семейство Брам уже много лет обходится без прислуги.
Скорый поезд
Тебя удивляют вполне объяснимые вещи, — сказал мне однажды мой друг Антонио.
Он считает себя многоопытным, но я-то уверен, что мы удивляемся куда реже, чем должно. Кто возмущается из-за гнилого персика, кто сокрушается из-за недоданного яблока. И вообще, как это ни удивительно, все эмоции подчинены желудку. А по-моему, никто не должен считать меня глупцом, когда я говорю:
— Я удивился в тот день, когда мне сшили рубаху с прекрасным воротником. Вот уже двадцать лет, несмотря на мои подробнейшие объяснения, белошвейки ни разу не смогли мне угодить. Лишь теперь, в преклонные годы, я понял, что эти белошвейки слушали меня вполуха. Другой удивительный факт — в ресторанах, если вы хотите получить неразваренный рис, не говорите: хочу неразвареный рис, а доверьтесь судьбе. И она может подарить вам неразваренный рис, хотя официант, по вполне понятным причинам, будет упорно приносить рис переваренным.
После такой преамбулы рискну вам признаться, что четвертого июля примерно в шесть часов утра я удивился, и сильно. Напрасно ли было мое удивление? В любом случае я не хотел бы, чтобы из моего «отчета» были сделаны социальные умозаключения. Я стремлюсь избегать демагогии и к тому же знаю полезную безрассудность некоторых «мер». Но расскажу все по порядку.
Я выехал из Рима в полночь. Заснул я с радостным вскриком — ведь так редко удается заснуть в поезде — и открыл глаза уже в Фальконара Мариттима. Небо, море, станция были анисового цвета. Красный или желтый цвет сразу разрушили бы скромную красоту пристанционных строений. Обведя все вокруг ласковым взглядом, я направился в туалет — сполоснуть руки и промыть глаза. Туалет был занят (извините за подробности, но они, увы, необходимы), и я начал считать: один, два, три, — готовый держать пари, что на шестьдесят четвертой секунде пассажир выйдет.
— Господа, поезд трогается, — крикнул кто-то с перрона.
И тут, точно молния, в коридор ворвался железнодорожник с мешком за плечами и громко постучал в дверь туалета.
— Быстрее, быстрее! — кричал он.
Дверь открылась, и мы увидели намыленное лицо человека лет пятидесяти.
— Что случилось?
— Разрешите на одну минутку, — сказал железнодорожник.
И почти втиснулся в туалет.
— Ага! — воскликнул он. Схватил рулон туалетной бумаги (повторяю, без подробностей тут не обойтись) и бросил его в мешок. Потом взял маленькие полотенца (помните, такие белые с синей каймой), тоже бросил их в мешок и хотел уйти. Пассажир запротестовал, и железнодорожник торопливо — поезд уже отходил — объяснил:
— В Фальконара поезд до самой Болоньи из экспресса становится скорым. Поэтому… — И он показал на мешок, готовясь спрыгнуть на перрон.
Вероятно, вы тоже не знаете этого правила. Но оно существует, в чем я убедился позже, поговорив с одним авторитетным представителем железнодорожной администрации.
Документ
Граф Аппонс сказал:
— Наконец-то, — и направился в столовую, жадными глазами пробегая старинный документ, найденный им в одном из томов «Истории Мирмидонов». Ведь этот документ поможет ему отыскать сказочные сокровища рода Аппонс.
Граф вошел в столовую все еще в очень возбужденном состоянии. Он решил никому не рассказывать о своем поразительном открытии. Едва он вошел, все согнулись в поклоне. Графиня улыбнулась ему, маленький Кун захлопал в ладоши, воспитательница слегка покраснела, мажордом вытянулся в струнку, слуга поставил на стол дымящееся блюдо «регинос». Секретарь графа, Бела Штандар, также проявил не меньше почтительности, чем обычно.
Граф с небрежным видом человека, не придающего никакого значения своему поступку, положил документ в один из ящиков маленького углового столика из красного дерева, украшавшего столовую. Затем сел и милым, даже веселым голосом пожелал всем приятного аппетита. Но, видимо повинуясь какому-то предчувствию, тут же поднялся и направился к маленькому столику. Он решил спрятать важный документ у себя на груди. Выдвинул ящик… Документ исчез… Все произошло в одну минуту.
— Закройте двери! — крикнул потрясенный граф, сильно побледнев. — Никто отсюда не выйдет.
Все застыли словно в столбняке. И так просидели в полной растерянности, пока не прибыл вызванный по телефону сыщик-дилетант Питер Уайт.
Он вошел и развалился в кресле. Велел опустить гардины, закурил трубку, а затем принялся задумчиво следить за облачками дыма, которые поднимались к узорчатому потолку. Внезапно он заговорил:
— Бесполезно обыскивать присутствующих. Такого рода документ мог интересовать только человека достаточно сообразительного. И, следовательно, он знал, что его обыщут вместе с остальными. Таким образом, то, что мы ищем, спрятано где-то в другом месте. Посмотрите, господин граф, на журнальном столике.
Граф подошел к столу, порылся в газетах и журналах и объявил, тяжело дыша:
— Ничего нет.
— Это было ясно заранее, — проронил сыщик. — Теперь все знают, что лучший способ спрятать какую-либо вещь — никуда ее не прятать. Но раз и полиция это знает, к такому способу мог прибегнуть лишь жалкий воришка. А мы, не забывайте, имеем дело с преступником, наделенным определенной сметливостью.
Питер Уайт вновь раскурил погасшую трубку и продолжал:
— Никто из комнаты не выходил, окно было и осталось закрытым, никто не спрятал документ у себя на теле, ни у кого не было, да и не могло быть, достаточно времени, чтобы надежно спрятать документ в комнате… Следовательно… Ну, господин граф, сделайте окончательный вывод, это же просто, очень просто…
— Не понимаю, — пробормотал граф.
— Так вот, документ должен по-прежнему лежать в ящике.
На лицах присутствующих отразилось величайшее удивление. Граф бросился к столику из красного дерева, открыл ящик… и, к своему изумлению, сразу увидел пропавший документ.
— Я мог бы продолжить расследование, — добавил Питер Уайт, — и найти виновного, но это не имеет смысла, господин граф, если только…
— Немедленно увольняю всю прислугу, да-да, всю, — сказал граф.
Питер Уайт направился к выходу. В этот момент мажордом Рика робко спросил:
— Можно мне сказать, господин граф?
— Говорите, — разрешил граф.
— Ха-ха… — язвительно произнес Питер Уайт, остановившись на пороге.
— Господин граф, — начал Рика, — документ вы положили в первый ящик, а когда решили взять, то открыли второй ящик… Теперь же вы снова открыли первый…
Питер Уайт удалился явно раздраженный.
Не будет нелепым предположить, что наш Питер Уайт, пользуясь своей несокрушимой логикой,
