желания. Он умолял их успокоиться, никогда еще ему не приходилось так надрываться, чтобы призвать их к порядку. Первым он уважил Артенио, уже лет тридцать как совершенно лысого, — он помог ему обрести роскошную черную кудрявую шевелюру с тонкой седой прядью посредине, что выглядело крайне изысканно. Радость Артенио была так велика, что он отважно вызвался один встретить грудью врага: сердце его переполнили самые благородные чувства. Ньеро же удовлетворился тем, что подрос на пять сантиметров, но, так как он был на редкость маленького роста, никто не понимал, почему бы ему не попросить прибавить себе сразу десять. Быть может, потому, что он всегда мечтал подрасти хотя бы на пять сантиметров. Рек уже целую неделю мучился от прострела: один взмах ресниц Тото — и боль прошла, но Рек стал раскаиваться, что выразил такое пустяковое желание, и кричал, что хочет обратно свой прострел, а взамен просит новый костюм. Нашлись и такие, кто открыто заявили — хочу миллион; тогда другие стали требовать два, а еще кто-то — три и так далее. Дело кончилось тем, что они перессорились, так как никто не желал быть менее богатым, чем другой, — каждый желал вроде бы не так уж много, но чтобы больше, чем у других. Риб получил все золотые зубы плюс служанку Астианатту — красивую, преданную, здоровую и со скромными требованиями, которая тут же словно выросла из-под земли. Это была женщина лет двадцати пяти, полная и краснощекая; он тут же приказал ей натереть до блеска полы в его хижине — став хозяином, он с ходу не мог придумать ничего лучшего, чем натирка пола, однако таковой в его хижине отсутствовал, вместо пола была голая земля. Стен также захотел иметь служанку, и его желание незамедлительно исполнилось. Женщина спросила Стена:
— А у вас в семье все здоровы?
И так как у Стена не было на руках соответствующих медицинских справок, она вновь исчезла, вызвав возмущенные замечания в свой адрес, ибо только хозяева имеют право требовать гарантии относительно здоровья прислуги. Некоторые, отойдя на минутку в сторону подумать, потом опрометью бросались к Тото выразить свое желание, но на ходу передумывали и возвращались обратно, прятались за живой изгородью или за бараком и вновь погружались в размышления. Цилиндры, вероятно, навели некоторых на мысль о шубе, и дело кончилось тем, что вскоре многие уже разгуливали в цилиндре, шубе и с тростью. Саверио попросил сделать так, будто внутри у него — радиоприемник: сначала послышался треск, свист, потом из груди потоком хлынула музыка, какой-то марш. Саверио завопил от радости, вприпрыжку пустился по лугу, высокие травы сомкнулись за ним, и он скрылся из виду. Но в ушах бездомных еще долго звучали рвавшиеся из него ликующие марши. Некий Каст высказал просьбу, чтобы оживало все, что он видит на стенах и листве деревьев. Так, все пятна на стене превратились в человеческие лица, в острова, в диких животных или в диких животных с человеческими лицами, а промежутки между листьями и сама листва приняли очертания человеческих фигур, которые при малейшем дуновении ветерка, казалось оживают. Но потом пришлось ему отказаться от своего желания, ибо он клялся, что на одном заборе пятно плесени превратилось в пасть, из которой извергается множество змей, ужей, угрей и прочей нечисти.
Дети разделились на две группы: одни хотели стать большими, другие требовали сладостей. Мим так упрашивал, что Тото пришлось уступить, и родители вдруг увидели рядом с собой вместо четырехлетнего мальчика какого-то длинного худого дядю с красным, как у пьяницы, носом; тогда Тото поспешил превратить его обратно в ребенка, гоняющегося за бабочками. Что касается сластей, Тото не стал особенно разбираться — всю живую изгородь он превратил в сахар и миндальное печенье, и дети, словно козы, с жадностью набросились на сладкие заросли, а фонтаны нефти — в фонтаны газированной воды с розовым сиропом. Детям хотелось, чтобы весь окружающий мир стал съедобным, но в полях золотистого марципана, орошаемых ручейками анисового ликера, таких красивых на вид, они могли бы погибнуть, как в зыбучих песках, а свалившись в расщелину высокой горы от основания до вершины целиком из косхалвы, кто- нибудь мог переломать себе ребра или ноги.
Черебоамо шепнул на ухо Тото, что желал бы смерти Стока; Сток попросил его о том же в отношении Черебоамо. Дело в том, что Черебоамо и Сток были врагами, они, словно им нечего было больше делать, ссорились каждый день, доказывая один другому, что он сильней. Тото посоветовал им на глазах у всех помериться силой, и тогда наконец разрешился бы их старый спор. Но не тут-то было. Оба отказались наотрез, а потом все видели, как они ушли под ручку, всячески понося Тото.
— Ну, на сегодня хватит чудес, — объявил Тото.
И под занавес сыграл шутку с Бибом, которая всех очень насмешила: «трык!» — дерево протянуло ветку и сбило цилиндр с головы Биба.
Если мы хотим, чтобы рассказ о событиях тех дней был объективным, нельзя умолчать о том, что в поселке бездомных имелось двое больных, которые были прикованы к постели. И поскольку Тото разрешил своим товарищам на первый раз выразить только по одному желанию, родственники больных, по правде говоря, совсем забыли о них, и больные так и остались лежачими.
Удовлетворив желания бездомных, Тото подумал: теперь надо бы сделать что-нибудь необычайное. Но от этой мысли его отвлек страшный треск. Перед ним одна за другой взлетали в воздух лачуги поселка. Капитан Джеро открыл артиллерийский огонь. Осколок снаряда навылет пробил ладонь Элеутерио, но тут же из отверстия в ладони потоком хлынули елочные звезды и гирлянды, а затем рана на глазах затянулась. Вдруг Тото услышал, как капитан Джеро вновь командует: «Огонь!», и вовремя успел крикнуть: «Вода!» — «Огонь!» — «Вода!» — «Огонь!» — «Вода!». Пушка перестала стрелять, так как вся-вся намокла, из жерла у нее текла тонкая струйка.
Наступило несколько минут передышки, во время которой Джеро успел обтереть досуха пушку, а Тото — задать себе вопрос: с чего это вдруг жители Бамбы так на них ополчились. Ему стало любопытно, что же станется с Мобиком и с Бамбой через пять лет. «Трык!» — и готово. Бамба на вид не слишком изменилась, Мобик же несколько месяцев как умер. Джеро сидел в кресле и громко жаловался на боли в суставах, лощина, где стоял поселок бездомных, исчезла, и на ее месте поднялись высокие дома, население значительно обновилось за счет непрерывного притока из провинции, но люди, если смотреть сверху, производили прежнее впечатление — всё так же суетились, куда-то спешили. И если бы посреди этой толкотни, так похожей на теперешнюю, крикнуть: «Мобик!» — никто даже и не оглянулся бы. От этой картины, представившейся его внутреннему взору, Тото отвлекли его друзья. Они уговаривали его:
— Давай заключим мир. Поторопимся, потому что нам хочется пойти в город и прогуляться там по улицам в наших шубах.
Тото не додумался, что он может одним словом положить конец войне. Вместо того он продолжал каждый раз придумывать что-нибудь новое, чтобы сдержать наступление Джеро. А капитан Джеро обнажил саблю, обернулся к солдатам и пропел:
— В атаку!
Может быть, вы недостаточно внимательно прочитали. Я написал именно «пропел». И пропел довольно красивым голосом на мотив арии из одной знаменитой оперы: в ата-аа-аа-ата-ааа-ааа-куу! Солдаты удивленно на него воззрились, но он, очевидно не замечая, что поет, сделал шаг вперед. Солдаты не тронулись с места.
— Я сказал — в атаку!
Он пропел эту фразу, на что у него ушло не менее двух минут, с модуляциями, обертонами, то басом, то фальцетом и закончил на высокой ноте, которую тянул нескончаемо долго (надо признать, что на этот раз выдумка Тото была действительно удачной). Адъютант Джеро счел своим долгом объяснить начальнику, как обстоит дело. Он вышел из рядов и начал:
— Господин капитан…
Невероятно — он тоже запел, а вы понимаете, что, когда человек поет, ему трудно отдавать или получать приказания. Полицейские и солдаты, желая что-то сказать, вступали один за другим и превращались в хористов, а поле боя стало, таким образом, оперной сценой.
Время шло, и губернатор, приятель Мобика, прибыл на место собственной персоной; когда он увидел, что Джеро и солдаты стоят и поют, ярости его не было предела. Он хотел тут же, при всем народе, разжаловать Джеро, который замер, не решаясь больше открыть рот, но вдруг произошло буквально следующее: один из пожарных рукавов, шурша словно змея, подполз сзади к губернатору, обрушил на него мощную струю воды, а потом обессиленно опустился на землю. Никто не в силах был объяснить, как это случилось. Губернатор взбеленился; он вскочил на коня и принял на себя руководство боевыми операциями. Но не успел он еще как следует усесться в седло, как над бараками и хижинами с чириканьем поднялись в воздух обитатели поселка бездомных и вскоре заполнили все небо Бамбы. Весьма нескоро
