Чезаре, жестко:
— Да если бы у него было свое мнение, он бы уже сидел в тюрьме.
Марри, продолжая рисовать:
— Господа, хорошее стихотворение, хорошая картина искупают любую ошибку. Искусство куда долговечнее истории.
Чезаре:
— Для меня жизнь кончена. С сегодняшнего дня я считаю себя трупом. Мы все мертвы, дорогая синьора Сильвия, и вы — вдова, живущая в красивой квартире, которую к тому же расширяете.
Он затягивает похоронную литанию, делая вид, что держит в руках свечу. Вирджентиии цыкает на него. Чезаре осушает еще один бокал вина.
— Поскольку я мертв, я могу сказать правду: дорогой Карло, я люблю твою жену.
Сильвия делает вид, что принимает слова за шутку, смеется и прощается с гостями.
Оставив мужчин в лабиринте их проблем и отношений, она входит в свою комнату. На террасе еще продолжается разговор о ней. Марри показывает набросок ее портрета, который он только что сделал. Карло расписывает ее как женщину, лучше которой нет на свете.
Медленно раздеваясь, Сильвия слушает их разговоры доносящиеся сквозь жалюзи двери-окна.
Вирджентини, впав в эйфорию, превозносит итальянских женщин. Их царство — это дом: они образцовые матери и жены. Он так и сыплет банальностями, весьма характерными для настоящего момента повальной лжи. Чезаре, совсем опьянев, уснул в кресле. Сильвия вся напряжена. Ей хотелось бы появиться вот в таком, обнаженном виде перед этими мужчинами и высказать наконец все, что у нее на душе. Она уже видит, как распахивает дверь и появляется перед ними нагая, уже предвкушает растерянность Карло: вот бы без стыда, без жалости крикнуть мужу, что она его ненавидит, и начать целовать Чезаре, Марри и особенно страстно — Антонио, Вирджентини, переходя от одного к другому, как шлюха. А еще во весь голос сказать, что Вирджентини назначил Карло ответственным редактором для того, чтобы спать с нею, и она готова заплатить по счету. Вот она бросается к нему в объятия, вновь и вновь спрашивая Карло: «До какого предела?» Движения ее становятся все непристойнее, а тем временем Марри и Чезаре, издевательски хохоча, крепко держат обезумевшего от ярости Карло.
Внезапно доносится сирена. Сначала одна, потом другая, потом десять, двадцать. Это уже действительность!
Пустота и тишина наполняются шумом, криком. Сильвия совсем растерялась, какое-то мгновение она сомневается: не пригрезились ли ей эти частые оглушительные взрывы, резкая трескотня зениток. Так проходит пятнадцать-двадцать секунд, потом в комнату вбегает Карло.
— Скорее, отведем Акилле в бомбоубежище, — говорит он, стараясь сохранять самообладание.
Сильвия зажгла свет, кое-как натянула рубашку. Остальные уже спустились на улицу. Если бы сейчас кто-нибудь высунулся в окно, то увидел бы их на маленькой площади Сан-Лоренцо-ин-Лучина: словно тени, они разбегаются по домам, каждый в свою сторону.
Акилле спит, он бы и не проснулся, если б его не разбудили. Сильвия, чтобы не испугать его, даже силится улыбнуться. Мальчик не говорит ни слова и не может понять, что происходит. Грохот зениток нарастает. Катерина, появившаяся в ночной рубашке, запинаясь, спрашивает:
— Так, значит, это правда? Значит, в самом деле война?
Люди торопливо выскакивают из квартир, у лифта толкотня. Сильвия суетится, посылает Карло скорее принести Акилле свитер.
Карло возвращается в квартиру, бросается в спальню, в то время как лифт спускается вниз. В окне видно небо, словно освещенное фейерверком. Карло ищет свитер, находит дневник!
Достаточно одного взгляда, чтобы все понять, ибо с первой страницы на него смотрят четыре яростных и непоправимых слова: «Я ненавижу своего мужа». Карло оглушен, словно его ударили по голове.
Между тем в бомбоубежище, освещенное тусклым желтоватым светом, стекается народ, люди всех сословий. Где-то плачет ребенок. Сильвия устроилась в уголке с Акилле на коленях, рядом — Катерина, они держатся за руки. У всех на лицах удивление пополам со страхом. Кто-то затевает ссору из-за места. Пожилой мужчина кричит:
— Порядок, соблюдайте порядок!
Сильвия вся поглощена заботами об Акилле. Куда только делись ее прежние мысли и фантазии? Встревоженная соседка по дому спрашивает ее, надежно ли это убежище.
Карло спускается по лестнице неуверенным шагом. Лицо у него серое, землистого оттенка. В руке он держит закрытую толстую тетрадь. Ступеньки содрогаются от зенитной стрельбы. Он даже позабыл о свитере для сына.
Сильвия видит, как он появляется на пороге бомбоубежища — бледный, будто ставший выше, ростом. Она машет ему рукой — она заняла ему место (происходящее, как видно, зачеркнуло все сомнения, и требует семейной сплоченности). Однако она тотчас узнает тетрадь. Какое-то мгновение они молча смотрят друг на друга. Потом он опирается о стену, уставившись перед собой.
Внезапно стрельба смолкает. Какая-то женщина спрашивает:
— Они улетели?
Ни у кого нет сил разговаривать. Чей-то голос объявляет, что до отбоя воздушной тревоги всем надо оставаться на своих местах.
Карло тем временем раскрывает дневник. Теперь он кажется спокойным. Однако рука у него слегка дрожит. Какую запись он сейчас читает, за какое число? Что именно из всех ее ужасных откровений?
Сильвия неотрывно смотрит на него. Никто в убежище даже и не подозревает, какая драма происходит у них на глазах. Настроение у всех начинает подниматься, и наконец прозвучавший сигнал отбоя всех успокаивает. В убежище воцаряется какая-то приподнятая, даже чуть праздничная атмосфера, во всяком случае, люди радуются избавлению от опасности. Все устремляются к выходу. Катерина посадила себе на плечи шалуна Акилле и тоже направилась к выходу.
Сильвия не в силах подняться с места. Она словно ждет приговора и наказания. В бомбоубежище остались только она и ее муж. С лестницы доносятся отзвуки голосов.
Карло мнет в руках дневник, словно хочет его разорвать. Встает, делает несколько шагов в сторону Сильвии и вдруг, не сдержавшись, швыряет ей в лицо дневник и кричит:
— Сука!
Потом направляется было к выходу, но внезапно поворачивается и осыпает Сильвию градом пощечин — одна, две, три, четыре… хватает за горло, бешено трясет и, словно мешок, швыряет о стену.
Сильвия сползает на пол и сидит, не произнося ни слова. Она знала, что это должно произойти, может быть, даже лучше, что так случилось. Вдруг у мужа сдают нервы, и он как-то по-детски всхлипывает.
В этом семейном крахе угадывается совпадение с крахом чего-то несоизмеримо более важного: приходит конец многому из того, что до сих пор считалось «незыблемым».
А дневник остается лежать раскрытым на той странице, где Сильвия писала о залитом солнцем острове и юношеских речах Карло о свободе.
Большие каникулы
Об этом событии, которое произошло в августе 1947 года, мне рассказали мои соотечественники.
Мое родное селение находится менее чем в километре от берега По. Живут здесь главным образом крестьяне, батраки, лесорубы, извозчики, безработные. На порогах домов можно постоянно увидеть молодых и старых женщин, они плетут косички из соломки, что идет на шляпы, — долгие метры косичек дают им несколько жалких чентезимо. Как и в других местечках Паданской низменности, в Лудзаре имеются
