так мучило ее и заставляло рассказывать об этом единственному человеку, понимающему ее.
Опасность, грозившая Диане, оказалась вымышленной, и Кораль словно успокоилась. Ее молчание не было похоже на замкнутость страдающего и переживающего человека. Оно скорее напоминало забывчивость и невнимательность того, кто не придает случившемуся слишком большого значения.
Порой, крепко обнявшись, они чувствовали присутствие этой недосказанности, как прозрачной стены между ними. Иногда выходило наоборот. Это неразделенное и в то же время совместное знание объединяло их крепче любой страсти, всех остальных чувств и воспоминаний.
Вот только Хулио стал все чаще замечать, что порой их объятия походят на последние прощальные ласки перед окончательной разлукой. Все это наталкивало его на мысль о том, что Кораль сама разобралась в ситуации и обо всем догадалась. Кроме того, чем дальше, тем понятнее ему становилось, что она устроится в жизни и без него, сама поймет, как ей быть дальше.
По всей видимости, какую-то роль в прояснении обстоятельств случившегося сыграл Карлос. Хулио сразу же предположил, что тот не станет вечно сидеть сложа руки, как только придет в себя от пережитого потрясения, постарается разыскать супругу, бросившую его, и потребует от нее объяснений столь неожиданного демарша. Найти Кораль не составило бы для него большого труда. Во-первых, он знал, где живут ее родители, во-вторых, люди, занимающие такое положение, располагают немалыми возможностями и ресурсами. Они всегда найдут тех, кто им действительно нужен. Если мужчина захочет поговорить с женщиной и выяснить с ней отношения, то вряд ли кто-то или что-то сможет ему в этом помешать.
Вполне вероятно, что Карлосу каким-то образом удалось убедить Кораль в своей невиновности, в абсурдности и лживости обвинений, выдвинутых против него. Хулио, естественно, не знал, какие именно аргументы и доводы он привел в разговоре с бывшей женой. Существовала, впрочем, и другая вероятность, о которой он просто-напросто старался не задумываться. Вполне возможно, Нико сам признался матери в том, что натворил, но сделал это, естественно, не в порыве раскаяния, а в качестве очередного хода какой-то новой, еще более чудовищной комбинации, задуманной им.
В конце концов, когда Омедасу стало окончательно ясно, что явилось причиной его профессионального провала, ему неожиданно стало даже как-то легче. Больше нечего было скрывать. Его поражение понято, принято, даже заслужило высочайшее прошение. Хулио был просто потрясен тем, что Кораль, даже осознав всю цепочку ошибок, допущенных им, не оттолкнула его и продолжала общаться как ни в чем не бывало. Он был счастлив, что она с ним, где-то рядом, но интуиция подсказывала ему: что-то здесь не так.
Их общему счастью что-то мешало. В той женщине, что была сейчас рядом с ним, Хулио никак не мог увидеть ту самую Кораль, девушку из его юности, неподкупную, не готовую поступиться своими идеалами ни за какие блага мира. Постепенно он стал понимать, в чем заключалось главное различие между этими двумя женщинами.
Та, прежняя Кораль не была готова мириться с двуличностью окружающего мира и уж тем более ни за что не позволила бы лжи проникнуть в ее собственную жизнь. Теперь же они оба лгали всему миру и друг другу, притворялись, будто не замечают, как, сами того не желая, стали статистами в страшной, садистской по своей сути игре, где, выступая единым фронтом, можно было увеличить возможный выигрыш и получить с двойного хода немалое позиционное преимущество.
Например, Карлос был выведен из игры и уже не представлял собой препятствия для того, чтобы они могли оставаться вместе. Впрочем, его молчание и самоустраненность казались Хулио подозрительными и лицемерными, чем как нельзя лучше вписывались в эту общую игру. Взаимное отторжение Нико и Карлоса дополнительно изводило Кораль. Оно исподволь, сначала в небольших дозах, отравляло ее жизнь каким-то ядовитым газом или вредоносным излучением.
Хулио не хотел добавлять в свою жизнь отторжение. Ему были нужны чувства и ощущения. Он был готов отдать все, что угодно, чтобы вывести Нико за скобки этого уравнения, из этой взрослой игры. К сожалению, такое было выше его сил.
«Господи, сколько же лет я мечтал об этой встрече! — повторял про себя Хулио. — Как я хотел просто вновь увидеть ее, опять оказаться рядом с ней. То давнее расставание без предисловий и объяснений сделало ее еще более недосягаемой и желанной. За годы отсутствия она стала еще ближе, роднее, как рана, нанесенная самому себе и никак не заживающая».
Теперь она вдруг ворвалась в его жизнь в образе взрослой замужней женщины, матери двоих детей. В тот же миг в душе Омедаса вновь возгорелась страсть. Он мечтал только об одном — вернуть ее себе любой ценой, преодолев какие угодно препятствия. Сад семейного особняка стал для него райским, сама Кораль — запретным плодом.
К удивлению Хулио, врата в эти райские кущи открыл ему тот самый мальчик, которого психологу доверили как пациента. Этот же мальчишка своими руками толкнул Кораль в его объятия. Они вновь оказались вместе, хотели повернуть время вспять, стереть все то, что нанесла эта вечная река, начать жизнь заново. Мужчина и женщина делали эскизы и наброски этой будущей совместной жизни, строили общую мечту и даже приступили к реальным действиям. Они привели в порядок ту самую мастерскую на чердаке, чтобы все было так, как тогда.
Одновременно каждый пытался переделать, подчистить и отредактировать внешнюю оболочку своей жизни, той, которую они прожили врозь, почти забыв друг о друге. Стараниями Хулио Кораль даже возвратилась к живописи. Какое-то время им обоим казалось, что возможно все. В их силах воссоздать то, что их когда-то объединяло, вернуться на много лет назад, вновь оказаться в той прекрасной эпохе, когда в их жизни случались чудеса, все вокруг было новым, а мир — непознанным.
Но реальность оказалась весьма жестокой и непримиримой. Они стали разными люди со своими привычками, взглядами на мир. Теперь их объединяло лишь прагматичное отношение к жизни, выработанное за годы разлуки. Каждый нес в душе груз прожитых лет. У него и у нее был собран свой собственный багаж, весьма тяжелый и неудобный в переноске.
Хулио вскоре обнаруживает, что Кораль — не та женщина, которую он когда-то любил. Он давно потерял ее и теперь любил ту, что и тогда, в те прекрасные времена, а вовсе не теперешнюю. Он любил даже не ее, живую и близкую, а свои воспоминания о ней, то, что вызывало из небытия прошлое. Сегодняшняя Кораль для него — дань прежним временам, тоске по светлой юности, источник с живительной влагой на долгом пути назад, в те дни, которых уже не вернуть.
Хулио считал себя обманутым и разочарованным, не понимал, что делать и как вести себя дальше. Самое страшное заключалось для него в том, что он прекрасно знал: каждый его шаг, любой поступок будет тем или иным образом контролироваться Нико, так или иначе станет очередным ходом в игре, которая каким-то непостижимым образом целиком и полностью велась по правилам, разработанным этим мальчишкой и навязанным им всем окружающим.
Глава девятнадцатая
Две ладьи: белая и черная
И тем не менее во всем этом есть нечто восхитительное: это восхищение вызывает он сам, своей персоной. Восхищение мерзостью и грязью.
«Былого не вернуть, — с грустью повторял он раз за разом, словно пытаясь убедить самого себя в непреложности этой простой и вроде бы очевидной истины. — Мы с нею встретились лишь для того, чтобы закончить то, что когда-то начали и оборвали, не доведя до логического завершения. Вот только почему-то даже это у нас как-то не получается».
Отказаться от Кораль он не мог. Причин тому было множество. Одной из самых весомых являлся тот факт, что она была матерью этого чудовищного создания.
Порой Хулио задавал себе один и тот же вопрос. Можно ли сказать, что ты по-настоящему любишь женщину, если при этом сильнее всего на свете желаешь, чтобы она избавилась от человека, который ей
