— С чего это вдруг ты озаботился мамиными переживаниями и чувствами?
— А я вовсе не такой циник, каким ты меня себе представляешь.
— На данный момент я представляю себе только одно. Ты пытаешься любым способом отвлечь меня от игры и ради этого готов даже изобразить на словах заботу о маме.
Нико с оскорбленным видом уткнулся глазами в стол.
— Ходи давай, — почти скомандовал ему Омедас.
Мальчик послушно склонился над доской и задумался над своим следующим ходом. Угроза его фигурам исходила с трех направлений — от открывшегося белого ферзя, пешки, выдвинувшейся вперед, и одного из слонов. Первая опасность явно была всего лишь отвлекающим маневром, призванным оттянуть на себя часть сил обороны Нико и его внимание. Второе направление не представляло особой опасности в силу ограниченности маневра пешки, вышедшей в атаку без прикрытия.
Настоящая угроза крылась в третьем варианте наступления белых. Этот слон вовсе не нацеливался на своего визави, так соблазнительно подставившегося ему на нужной диагонали, а стремился занять ключевую по своей важности клетку d6 — вершину треугольника, в противоположных углах которого на линии огня оказывались обе черные ладьи. Нико неминуемо пришлось бы выводить их из-под удара, разрушая при этом всю систему своей обороны.
Мальчишка действовал скорее интуитивно, чем на основании твердого расчета. Он рискнул отвести своего коня с центра доски на злополучную клетку d6, чтобы помешать слону противника занять этот важный рубеж.
— Помнишь, как ты сфотографировал маму у себя на чердаке? Это было давно, в августе девяносто второго года.
Хулио явно не ожидал такого поворота разговора и с удивлением посмотрел на собеседника.
«Странно, — подумал он. — Я уверен, что Кораль никогда не рассказывала сыну о тех далеких временах».
— Откуда ты это знаешь?
— Мама всегда подписывает фотографии на обороте. Тот снимок я хорошо запомнил. Она на нем такая красивая! Так вот, когда я в первый раз пришел к тебе на чердак, то сразу понял, что фотография была сделана именно там. Особенно хорошо я запомнил окно со сломанной рамой. Другого такого точно быть не может. В общем, фотографию я, конечно, вспомнил и узнал это место. Окно, облупившаяся штукатурка на стене и мама перед мольбертом. Кто еще мог сделать этот снимок? Конечно, ты сидел тогда на кровати и фотографировал ее.
Хулио украдкой бросил взгляд на часы. В его распоряжении оставалось еще достаточно много времени, по крайней мере гораздо больше, чем у Нико. Он мог не торопиться с очередным ходом, потратить пару минут на то, чтобы выяснить, к чему тот клонит.
— Хорошо. Но к чему весь этот разговор?
— Понимаешь, меня вдруг просто осенило. Я взял и сопоставил кое-какие цифры. Итак, судя по фотографии, в августе девяносто второго года вы с мамой встречались. Прибавь к этой дате мой возраст и не забудь еще учесть девять месяцев — срок беременности. Так что получается?
— Что ж, все сосчитано верно, — согласился Хулио. — Ты не учел только один фактор. В то время Кораль встречалась не только со мной, но и с твоим отцом. Слушай, может быть, поговорим об этом после того, как доиграем?
Нико, похоже, не ожидал, что его математические выкладки не произведут на собеседника нужного эффекта. Несколько сбитый с толку, он был вынужден сосредоточиться на игре, тем более что ход, сделанный Хулио, заставил его всерьез задуматься над судьбой партии.
Буквально в два молниеносных хода Омедас заставил Нико разменять своего ферзя на белую пешку, после чего тому пришлось перегруппировать оставшиеся силы, а сам Хулио получил возможность сосредоточиться на том, что ему рассказали минуту назад.
Понимая, что судьба партии практически решена, он позволил себе слегка расслабиться и через несколько минут как бы невзначай сказал:
— Думаешь, я не в курсе того, что твоя мама в то время воевала на два фронта? Можешь мне поверить. Именно поэтому мы с ней и расстались.
— Хулио, можно, я тебе еще кое-что скажу? Только обещай, что выслушаешь меня до конца.
— Ладно, договорились.
— Еще до того, как ты появился у нас в доме, я уже не знал, куда мне деваться. Естественно, я не понимал, что со мной происходит, осознавал только, что всей душой непонятно почему ненавижу Карлоса.
Нико практически забыл об игре и сосредоточился на разговоре. Хулио внимательно следил за выражением его ангельского лица, которое в эти минуты прорезали не по возрасту глубокие морщины.
— Не буду скрывать, с первого дня, когда мне довелось увидеть тебя и маму вместе, я понял, что вас связывает нечто большее, чем это недавнее знакомство. Вы старательно избегали друг друга, но почему-то все время сталкивались лицом к лицу. Если бы ты только знал, какие мысли в те дни крутились у меня в голове. Потом я вдруг почувствовал, что мне стало лучше. Знаешь почему? Потому что я понял — маме с тобой хорошо, она тебя любит.
— Не понимаю, чем это могло пойти тебе на пользу. Скорее уж наоборот.
Нико покачал головой и посмотрел куда-то в сторону. С минуту они сидели молча.
— Знаешь, почему я его ненавижу? Он никогда не относился ко мне как к родному сыну. Я был для него будто приемным или незаконнорожденным. — Голос мальчика дрожал, в его глазах стояли слезы. — Я ощущал это каждый день, в любую минуту. Мама все равно его уже не любила. Вся наша семейная жизнь была сплошным фарсом. Ты и сам прекрасно это знаешь.
— Ну-ну, понятно. Так ты, значит, решил воссоединить подлинную семью, людей, достойных друг друга? Ты чувствовал себя вправе не только решать за других, как и с кем им оставаться, но и устраивать их личную жизнь, подталкивать к тем или иным поступкам.
Нико кивнул и сказал:
— Я знаю, что обвинил Карлоса в том, чего он не совершал. Но пойми и меня. Мне никто не поверил бы, если бы я обвинил его просто-напросто в том, что он меня презирает и не считает своим сыном.
Хулио был готов закипеть от злости, боялся сорваться, наговорить глупостей и предпочел излить всю полноту эмоций в игре. В несколько ходов он буквально разметал оборонительные порядки черных, оставив короля Нико едва ли не в полном одиночестве.
Он отомстил противнику хотя бы на шахматной доске и решил, что может вновь вернуться к разговору:
— Теперь послушай меня внимательно. Из того, что ты мне сейчас наговорил, я могу сделать лишь один вывод. Ты действительно сумел испортить мои отношения с твоей мамой, да так, что нам, пожалуй, уже не удастся восстановить их, снова сделать такими, какими они были раньше. Все, Николас, шутки в сторону, хватит прикидываться. Посмотри на себя. Думаешь, мы не видим, что ты считаешь нас людьми второго сорта по сравнению с собой, таким гениальным и непревзойденным? Ты решил, что можешь играть нашими судьбами, управлять нами, как марионетками. Презрение к окружающим просто переполняет тебя, ты купаешься в ощущении собственного превосходства. Тебе наплевать на друзей, семью, на всех вокруг. Ты думаешь, что один такой. Мол, тебе никто не нужен, ты вполне способен общаться с собственным отражением в воде, как тот самый Нарцисс. Вот только позволь тебе напомнить кое о чем. Ты уже отравился собственным ядом и никому не нужен, даже себе самому. Рано или поздно ты останешься совсем один.
Нико посмотрел на него. В какой-то момент Хулио почувствовал, что не знает, как отреагирует подросток на его жесткие слова. Он ничуть не удивился бы, если бы тот выскочил сейчас из-за стола, раскидал фигуры по всей комнате и устроил настоящую истерику. Ничего подобного не произошло.
Нико просто смотрел на него с нежностью, как и подобало искренне любящему сыну. От этого взгляда Хулио чуть не стошнило.
Доигрывать партию до конца Нико не стал и объявил, что сдается. После этого он выбрался из-за стола, подошел к ничего не подозревавшему Омедасу и столь же омерзительно ласково поцеловал его в щеку.
