переводить взгляд на школьный двор, если в разговоре вдруг повиснет неловкое напряженное молчание.
— Сочувствую.
— Не думаю, что вы действительно мне сочувствуете. Впрочем, это не важно. Итак, что вам нужно?
— Информация о Николасе.
— По правде говоря, я и сам о нем не слишком много знаю, — несколько извиняющимся голосом произнес дон Рафаэль, копаясь в классных журналах. — Странный он, конечно, мальчишка.
— Его родители сказали мне, что вы знаете их сына давно, с раннего детства.
— Так и есть. Он был странным всегда, действительно с раннего детства. Разница только в том, что если раньше Николас был просто странным, то теперь он стал еще и вредным.
Психолог удивленно поморгал, словно ему в глаза швырнули горсть земли или песка.
— Уверяю, родителей мы об этом не раз информировали, но могу повторить это и вам, — добавил классный руководитель, всем своим видом давая понять, что затягивать разговор он не намерен.
— Вы хотите сказать, что он плохо себя ведет?
— Нет, этого я сказать не хочу. Если бы он плохо себя вел, нарушал установленные в школе правила, то мы давно исключили бы его. Надеюсь, вы, психолог-профессионал, понимаете разницу между вредным ребенком и тем, который плохо себя ведет.
В голосе дона Рафаэля послышались нотки раздражения, явно не осознаваемые им, но отчетливо слышимые.
— Да, эту разницу я вполне понимаю, но мне все-таки хотелось бы, чтобы вы высказались более конкретно.
— Существуют особые типы непослушания, не связанные с формальным нарушением тех или иных норм и правил. Этот мальчишка прекрасно знает, как достать окружающих без шума и скандалов. Просто так, не подумав, он и шага не сделает. Ощущение такое, что Николас только и ждет, когда кто-нибудь из нас ошибется, чтобы нанести удар. Вот и приходится быть с ним предельно осторожным. Складывается впечатление, что всех нас он считает идиотами, невежами, не способными ни на йоту отступить от древних замшелых методических приемов образования и воспитания.
Омедас с огромным трудом подавил в себе желание поинтересоваться, не считает ли уважаемый дон Рафаэль, что в подобном тезисе есть как минимум доля истины.
— Но это ведь всего лишь ребенок, — с улыбкой произнес он.
— Вы так полагаете? Похоже, вы его еще плохо знаете.
Хулио вдруг отчетливо понял, что если Николаса до сих пор еще не выгнали из школы, то явно не по причине гибкости, чуткости и профессиональной гордости его классного руководителя.
— Тем не менее, насколько мне известно, Николас — блестящий ученик, — заметил Хулио, явно провоцируя собеседника на всплеск эмоций, следовательно, и на более откровенные комментарии. — Учится он, судя по всему, почти на одни пятерки.
Рафаэль впился глазами в гостя и сказал:
— Боюсь, у нас несколько разные представления о том, кого и по каким критериям можно назвать блестящим учеником.
— Этому мальчику явно не приходится прилагать большие усилия, чтобы не провалиться на очередном экзамене. Или я не прав?
Рафаэль прокашлялся и сурово произнес:
— Я абсолютно беспристрастен при выставлении оценок. Получив контрольную работу Нико, я стараюсь забыть о том, как он меня изводит на уроках. Впрочем, я всегда имею полное право снизить ему на балл оценку за поведение.
Чтобы не разочаровывать учителя, Омедас сделал вид, что внимательно просматривает предложенные ему таблицы с оценками Николаса. На самом деле количество набранных мальчиком баллов его абсолютно не интересовало. Ему казалось, что классный руководитель отчитывался перед ним, демонстрировал свои методические успехи, доказывал, что придраться к нему будет нелегко.
— У него есть друзья среди одноклассников? — Хулио перевел разговор на более интересную для него тему.
— Ни единого.
— Ребята с ним ссорятся? Он сам нарывается на неприятности?
— К нему никто особо не пристает. Он словно выстраивает барьер между собой и окружающими, ни с кем не дружит, но и не ссорится. Целыми днями готов играть в шахматы на компьютере. Вот с компьютерными программами у него полное взаимопонимание.
Хулио решил рискнуть и задать учителю прямой и открытый вопрос:
— Но почему он так себя ведет? Может быть, его кто-то когда-то напугал или обидел?
Дон Рафаэль лишь пожал плечами, почесал за ухом и протянул Хулио последнюю контрольную работу Николаса. Омедас сразу же узнал каллиграфически четкий почерк мальчика. Работа была удостоена высшего балла. Всем своим видом Рафаэль давал понять, что добавить ему к этому нечего. Я, мол, отношусь к проблемному ученику непредвзято и всегда оцениваю его по заслугам.
Хулио вставил в обойму последний патрон и нажал на спусковой крючок:
— Какова атмосфера в вашем колледже? Есть ли в коллективе какие-то конфликты?
— Не понимаю, о чем вы.
Омедасу было очевидно, что дон Рафаэль как раз прекрасно понял, к чему клонит собеседник.
— Я имею в виду типичные проблемы подросткового коллектива — драки и ссоры между ребятами, угрозы, назначение кого-нибудь изгоем и его травля…
Рафаэль смотрел на собеседника так, словно перед ним появился пришелец из другой галактики, на редкость некрасивый и неприятный.
— У нас здесь все нормально. Преподавательский коллектив прилагает все усилия к тому, чтобы все шло хорошо.
Хулио только кивнул.
Прозвенел школьный звонок.
— К сожалению, время, выделенное на общение с родителями, закончилось, — сообщил ему дон Рафаэль. — Обращаю ваше внимание, что выделяется оно именно для разговоров с родителями, а не с кем-либо еще. Если желаете, можете побеседовать с нашим психологом. Она как раз сейчас должна быть у себя в кабинете.
— Я в курсе. У меня уже назначена встреча с ней.
Классный руководитель проводил Хулио до дверей и на прощание пожал ему руку.
— Удачи вам в работе и послушайте моего совета. Будьте предельно осторожны.
— Вы имеете в виду — осторожным с этим мальчиком?
Дон Рафаэль не ответил на этот вопрос, развернулся и зашагал по коридору. У Омедаса возникло стойкое ощущение, будто он только что поговорил с двумя черепами из набора учебных пособий. Разница между ними заключалась в том, что один был мертвым, а второй — живым и говорящим.
Секретарша сообщила ему, что психолог занята.
— У нее консультация, — было сказано Хулио, подошедшему к кабинету.
Такая формулировка несколько озадачила его, словно речь шла не о психологе, помогающем здоровым людям, а о враче, занимающемся теми, у кого уже диагностированы некоторые психологические проблемы. Он присел на стул напротив двери кабинета, на которой красовалась металлическая табличка с надписью: «Кабинет психологии. Элена Льоренс».
Хулио вдруг понял, что это имя ему знакомо. Он явно не раз и не два видел это имя и фамилию в каком-то списке. Судя по всему, когда-то эта Элена Льоренс была его студенткой. Ему показалось странным, что, разговаривая с нею по телефону, он не узнал ее голос.
Несколько минут спустя из кабинета вышла семейная пара, судя по всему родители какого-то ученика, и Хулио смог наконец увидеть свою младшую коллегу. Теперь он сразу же узнал ее. Она училась в первом потоке, которому он читал лекции. Девушка всегда садилась в первом ряду и вела подробный конспект каждой лекции.
