Теперь, через семь лет, она по-прежнему оставалась молодой и весьма привлекательной особой, хотя, по правде говоря, Хулио был больше по душе ее прежний, неформальный студенческий образ. Сейчас же перед ним стояла явно деловая молодая женщина в строгом пиджаке с подкладными плечиками, в дорогой блузке и темных облегающих брюках. В общем, теперь она походила скорее на молодую практикующую юристку из района Саламанки. У нее были аккуратно подведены брови, неярко подкрашены губы. Ей было двадцать семь лет, и она безмерно обрадовалась, увидев своего преподавателя.
— Узнали меня? — поинтересовалась Льоренс, протягивая Хулио руку.
— А как же! Хорошие студенты всегда надолго запоминаются.
Элена довольно улыбнулась, как будто Хулио сделал ей чрезвычайно галантный и нестандартный комплимент. Было видно, что она умирала от желания произвести впечатление на своего бывшего преподавателя.
В небольшом, но аккуратном, не заставленном мебелью кабинете психолога дышалось гораздо легче, чем в комнате для приема родителей учителями. По углам стояли большие горшки с комнатными растениями, в простенке между окнами возвышался стеллаж, плотно набитый книгами.
Усаживаясь в предложенное ему кресло, Хулио успел пробежать взглядом по корешкам и узнал многие издания, хорошо знакомые ему по работе. Например, толстый том «Эмоциональной дислексии». Элена села напротив и улыбнулась обворожительной улыбкой, пожалуй, несколько провокационной для подобных обстоятельств. Ответная улыбка Хулио на этом фоне могла показаться вполне официальной и даже просто дежурно вежливой.
— Значит, ты теперь здесь работаешь? — спросил он.
— Да. Сначала я специализировалась на клинической психологии, затем пересдала часть экзаменов и получила диплом магистра по психопедагогической диагностике. Так я здесь и оказалась. Если честно, жаловаться не приходится. Работа интересная, а главное — здесь все время встречаешься с чем-то новым и нестандартным.
— Это уж точно.
— Я, кстати, по-прежнему храню в письменном столе конспекты ваших лекций. Они мне всегда очень нравились и, по правде говоря, пригодились потом в работе. Я многому научилась на ваших занятиях. Кое- что из того, что вы нам тогда рассказывали, я и сейчас смогу повторить наизусть.
— Что ж, весьма приятно слышать.
— Знаете, я еще и очень нервничаю.
— Это почему же?
— Я каждый день встречаюсь с родителями — врачами, юристами, инженерами, в общем, людьми неглупыми. Перед ними я не тушуюсь. Но вы — другое дело. Я по-прежнему воспринимаю вас как преподавателя и чувствую себя в некотором роде на экзамене.
На этот раз Хулио рассмеялся в свое удовольствие.
— Ладно, можешь успокоиться. Пятерка, считай, у тебя уже в зачетке. С этим у нас, полагаю, проблем не будет. Поговорим о Нико. Ты наверняка уже знакома с его родителями.
— Не так хорошо, как хотелось бы, — словно извиняясь, ответила Элена. — Несколько месяцев назад оба они пару раз приходили ко мне на беседу. Общаться с ними было приятно. По крайней мере, они всячески выражали желание помогать мне, действовать, что называется, единым фронтом — в отличие от их сыночка.
— Ну и какое у тебя сложилось о них впечатление?
— Они очень милые, интеллигентные люди и, похоже, действительно всерьез обеспокоены проблемами сына. Если честно, то глубоко в суть вопроса мы не закапывались. Ну, поговорили немного об успеваемости, о его пассивности на занятиях и о том, что ему, похоже, в школе очень скучно. Мне хотелось затронуть тему его эмоциональной и социальной замкнутости и одиночества, но родители, видимо, не были готовы обсуждать эту сторону вопроса. Нет, не то чтобы они что-то отрицали, но мне показалось, что отец и мать несколько иначе видели саму проблему, стоящую перед ними. Полагаю, ребенок получает необходимое количество домашней заботы и ласки, но подлинной теплоты и душевной связи между ним и родителями я, честно говоря, не заметила. Под предлогом нежелания лезть ему в душу они, скорей всего, помогли сыну выстроить эмоциональную стену, отделяющую его как от близких, так и от всего мира. По-моему, ситуация достаточно типичная. Отец и мать очень заняты на работе, за это им приходится чем-то расплачиваться. Я имею в виду — на внутреннем, эмоциональном уровне.
— Думаешь, парень из-за этого с ними так холоден?
— По-моему, в этом и сомневаться не приходится. Здесь, в школе, он ведет себя довольно пассивно, в то же время отрицательно настроен ко всему, что происходит вокруг. По-моему, мальчик так выстраивает свою стратегию, чтобы привлечь внимание родителей, не напрямую, но окольными путями сообщить им о том, что они нужны ему. Он как будто кричит, взывает к ним, только делает это молча. В этот крик он вкладывает свою потребность в глубокой эмоциональной связи с самыми близкими людьми, но ответной реакции не получает. Только вы поймите — это я с вами говорю как коллега с коллегой, а вовсе не сплетничаю.
— Само собой. Я ценю такую откровенность. Насколько мне известно, отношения с одноклассниками у Николаса тоже складываются не слишком хорошо.
— В этом, как мне кажется, и проявляется его эмоциональная скованность и беспомощность. Я ведь рассматриваю детей не как множество учеников одной школы, а каждого по отдельности, как индивидуальность, как личность. Так вот, с успеваемостью у Николаса нет никаких проблем. Он усваивает новые знания и доказывает свою способность ими пользоваться. Вот только это никак не связано с его внутренним личностным развитием. А оно у него, как мне кажется, здорово заторможено. Порой родители путают накопление систематизированных знаний с настоящим развитием и взрослением ребенка как личности. По-моему, здесь мы имеем как раз такой случай. Николасу нужно что-то большее, чем просто хорошие оценки. Ему не хватает уверенности в себе, открытости в общении с одноклассниками и вообще во взаимодействии с внешним миром. К сожалению, это у него плохо получается. На эмоциональном уровне у мальчика словно связаны руки.
Элена сделала паузу явно для того, чтобы собеседник успел прочувствовать глубокую концептуальную насыщенность ее речи. Хулио внутренне уже успел отметить, что собеседница настойчиво требовала от него ответной реакции чуть ли не на каждое слово, произнесенное ею. Эта настырность, пусть и неосознанная, начинала раздражать его. Омедасу казалось, что бывшая студентка под столом воткнула ему каблук-шпильку в какое-нибудь мягкое место. Теперь Хулио ничего не оставалось делать, кроме как сидеть и послушно кивать.
— Ты вроде бы сказала, что ему в школе скучно.
Элена открыла папку с результатами одного из многочисленных тестов на интеллектуальные способности и продемонстрировала Хулио карточку Николаса. Ничего принципиально нового в этой компьютерной распечатке Омедас для себя не открыл. Разноцветные столбики, обозначавшие уровень развития тех или иных интеллектуальных способностей Николаса, все как один тянулись к верхнему пределу, зафиксированному в таблице. Ни дать ни взять миниатюрные небоскребы, стремящиеся перегнать друг друга.
— Ну, положим, если рассматривать результаты лишь в рамках проводившегося эксперимента, то мы действительно получаем на редкость талантливого молодого человека. Одарен он разносторонне и, можно даже сказать, гармонично, — заметил Хулио, внутренне приходя к выводу, что продолжать этот разговор с бывшей ученицей, наверное, больше нет смысла. — Я только хотел бы обратить внимание на то, что тест изначально проводился на уровне до ста сорока пяти баллов. Для более полной и объективной картины я предложил бы протестировать парня еще раз — на ступеньку повыше. Это позволило бы выявить его объективный потолок, а не уровень в сопоставлении с одноклассниками.
— Я не стала бы механически заносить его в графу сверходаренных. — Элене удалось вложить в этот термин некоторую долю иронии. — Слишком уж холодная и бездушная получается этикетка, не имеющая ничего общего ни с самим человеком, ни с его проблемами. Да и вообще не по душе мне все эти рейтинги. Ощущение такое, словно пытаешься зашифровать человеческую душу и разум горсткой цифр. Ну как, спрашивается, можно измерить эмоциональное напряжение, например, у того же Николаса? Совершенно очевидно, что высокие интеллектуальные показатели лишь прикрывают его душевную ранимость и
