— Понимаю, — говорит доктор Клейн. — Но свои дела вы с ним не обсуждали.
— Что вы имеете в виду?
— Ну… свои проблемы, свои мысли. Чтобы попытаться понять суть ваших проблем.
Рой, вздыхая, опирается на спинку кресла.
— Мой партнер — мой близкий друг Фрэнки — сказал мне, что знает вас; сказал, что я могу прийти к вам и что вы обеспечите меня таблетками, которые мне необходимы. Доктор Манкусо вел меня на дозе в сто пятьдесят миллиграмм анафранила и семьдесят пять миллиграмм золофта. Если вы не можете делать то же самое, то наша никому не нужная встреча закончится, прежде чем по-настоящему начнется.
— Вы сразу переходите к делу, — усмехается Клейн.
— А вы ходите вокруг да около. Так вы дадите мне таблетки или нет?
— Да, — отвечает доктор.
Рой вздыхает с облегчением.
— Тогда не тратьте слов и дайте мне рецепт.
— Послушайте, Рой, обычно я не прописываю лекарств, прежде чем хотя бы немного не поговорю с пациентом.
— И сколько времени на это уходит?
— Вы куда-то спешите?
— Я всегда куда-нибудь спешу.
Сейчас Рой чувствует себя вполне сносно, ковер уже не так сильно волнует его. Он только боится, что его стошнит. Наконец-то. Скоро он получит таблетки, и это поможет.
— Я отниму у вас всего несколько минут. Постараюсь быть лаконичным.
— Отлично, — говорит Рой.
Он усаживается поглубже в кресло. Оно удобное. Мягкое, просторное. Такое, как у него дома.
— Вы собираетесь говорить со мной о моей матери?
— Почему вы так решили? Вам самому хочется говорить о ней?
— Да нет, просто с этого начались наши дела с доктором Манкусо. С разговора о моей матери, моем отце, моих сестрах.
— Вы поддерживаете с ними близкие отношения?
— Они все умерли. Все. Вы в статистической карточке регистрируете меня как человека, имеющего семью и родню, но я говорю вам, что все они уже умерли.
Доктор Клейн заерзал в кресле.
— Это… это совсем не обязательно.
Он кладет на стол тонкую папку, раскрывает ее и пробегает пальцем по полям.
— Здесь сказано, что вы антиквар…
Рой утвердительно кивает.
— …а вам нравится ваша работа?
— В общем, да.
— Дела идут хорошо?
— По-всякому, день на день не приходится.
— Вы знаете, — неторопливо произносит доктор Клейн, вставая с кресла, — я приобрел вот это несколько лет назад на распродаже. Мне сказали, что это Чиппендейл,[4] но мне кажется, что меня попросту… как они это называют… кинули. Вы не можете сказать, верно ли…
— Вы знаете, док, мне сейчас не до того. Может, продолжим говорить о том, о чем мы начали?
Клейн снова садится в кресло.
— Отлично, — говорит он; возможно, ответ Роя его смутил. Понять его Рой не может. — Вы женаты?
— Был.
— Как ее звали?
— Хедер.
— И вы… развелись?
— Точно, — отвечает Рой.
— А дети?
Рой пожимает плечами. Доктор повторяет вопрос.
— Возможно, — отвечает Рой.
Клейн вскидывает брови.
— Возможно… Возможно. Это что-то новое.
— Рад бы помочь…
— Возможно означает, что они могут быть ваши, а могут быть и не…?
Рой уже обсуждал это с доктором Манкусо, но этот человек знает, на чем прекратить расспросы.
— «Возможно» в том смысле, что она была в положении, когда ушла от меня. Поэтому возможно, у меня есть ребенок, а возможно, и нет.
— И вы с ними не виделись.
— Я что, непонятно выражаюсь? Да, я с ними не виделся.
Доктор кивает головой. Что-то записывает.
— Вы устали? — спрашивает он.
— Я? А почему вас это заботит?
— Я просто стараюсь получше узнать вас. Чтобы получить хоть какое-то представление…
— А какой в этом смысл, если… Послушайте, док, моя жена ушла от меня утром во вторник, а бракоразводные бумаги пришли ко мне по почте. Все, что я знаю, так это то, что в ту ночь ее сбил междугородний автобус. Все, что я знаю, так это то, что внешних признаков беременности еще не было. Вот и все. Давайте перейдем, наконец, к моему лечению.
Доктор Клейн, кажется, понимает состояние пациента. Он снова опускается в кресло и смотрит в раскрытую перед ним папку.
— Так вы говорите, что у вас обсессивно-компульсивное состояние, сочетаемое с депрессией.
— Поэтому он и вел меня на таблетках. По словам доктора Манкусо, у меня именно это. И именно поэтому анафранил и…
— Знаю, знаю. Просто мне бывает затруднительно поставить пациенту диагноз и выписать необходимые лекарства без подробного и полного…
Рой двигается вместе с креслом вперед; колесики кресла оставляют продольные полосы на черно- красном ворсе ковра. Расстояние между ним и доктором не больше одного фута, глаза глядят в глаза. Он встает. Кладет свои руки на руки доктора и прижимает их к столу. Как будто приколачивает их. Клейн не сопротивляется.
— Я провел всю последнюю неделю своей жизни, сидя в кресле в гостиной своего дома, — говорит Рой (стекла очков доктора запотевают от его тяжелого горячего дыхания), — неотрывно наблюдая за ковром. Не отрывая взгляда от волокон этого распроклятого ковра. Теперь я понимаю, что это ненормально, но ничего не могу с собой поделать. Я не могу, когда нужно, выйти из дома, потому что не знаю, выключил ли я горелки системы отопления. Поэтому я проверяю их и убеждаюсь, что они не горячие, но когда я уже готов переступить порог, то в моей голове внезапно начинает колотиться мысль, ох-хо-хо, а что, если я, проверяя горелки в последний раз, ненароком сдвинул одну из них? И даже если мне все-таки удается переступить порог входной двери, я не могу сделать ни единого шага по ступеням крыльца, потому что не знаю, правильно ли я закрыл входную дверь и закрыл ли все окна. Поэтому я остаюсь в доме, и все идет тем чередом, который я вам описал; при этом я постоянно испытываю страх, что меня стошнит. Да, я постоянно боюсь, что меня стошнит, и нет ничего, что могло бы освободить меня от этого и развязать мне руки. В то же время я думаю о том, что я взрослый, я мужчина в летах и я должен знать, что, черт возьми, происходит в моем сознании, но чем больше я думаю над этим, тем отчетливее сознаю, что мне осталось только одно — разбить вдребезги свою дурацкую голову, но чем сильнее мне хочется разбить вдребезги свою дурацкую голову, тем назойливее становится мысль, что? в результате этого станется с моим проклятым ковром. И так проходят дни. Поэтому, док, дайте мне эти гребаные таблетки, а вместе с ними и возможность нормально жить.
