весна... Потом мы достигли Йоркшира и не узнали его. Опустевшие деревни, разрушенные церкви, превращенные в загоны для скота. Вековые леса вырубались, на их месте вырастали угольные шахты... И никто не пошел за нами. Только нищие на дорогах...
— И тогда вы повернули домой?
Она позволила ему снова наполнить ее кружку.
— Теперь, леди, вы видите, до чего доводят глупость и упрямство. Вы думали, что вся эта разношерстная толпа станет как одна семья. Но лорды и простолюдины никогда не будут едины...
— Мне нужно было пойти с этими людьми, но я испугалась, — продолжая думать о своем, сказала Анна.
— Конечно, вы испугались. Я-то знаю, что такое тюремные решетки и каково это — чувствовать пеньковую веревку на шее. Я тогда молил небо, чтобы вместо меня им попался какой-нибудь другой бедняга...
— Нет, я не этого боюсь, после Йоркшира я больше не чувствую себя в руце Господней, не слышу голоса Марии, я боюсь, что умру, не получив отпущения грехов.
— Глядя на вас, леди, трудно поверить, что вы такая уж закоренелая грешница. Ну как, вы исповедались в том святилище?
— Я молилась сегодня, но не в святилище, — Анна опустила глаза, уставившись в кружку.
— А где же? — улыбнулся Джок.
Анна не ответила. Она была уверена, что этот насмешливый язычник знает, почему она не смогла добраться до святилища, знает о девочке-оборотне. Знает о том, что Анна спасла ее, помогла выбраться из западни. Теперь в западне она сама. Неужели ее бессмертная душа отныне обречена на вечные муки? Благими намерениями вымощена дорога в ад. Стоило терпеть столько лишений, чтобы все так закончилось!
Она отпила еще крови Джона Ячменное Зерно и подумала о христианах, повешенных в Сассексе на Рождество.
— Завтра поутру я пойду в святилище, — сказала Анна.
Это не было обещанием Джоку. Это был обет Пресвятой Деве, ожидающей ее, Анну, у затерянного в горах алтаря.
Анна проснулась, когда зимнее солнце стояло в зените. У нее раскалывалась голова, на душе скребли кошки. Оказывается, она спала одетая — значит, есть надежда, что Джон Ячменное Зерно и его кузен из Сайда не воспользовались ее плачевным состоянием прошлой ночью. Не хватало еще, чтобы к содеянным прегрешениям прибавилось распутство.
Над очагом мерно покачивался котелок. Старуха зачерпнула из него несколько ложек овсянки и протянула Анне миску. Ормистон был прав в одном. У нее действительно есть крыша над головой и какая- никакая пища. Старуха начала привязывать к стропилам ветки омелы, падуба и вереска. Если не знать, что это — ведьма, можно подумать, она просто готовится к Рождеству. По простоте душевной Анна считала, что ведьмы в те минуты, когда не колдуют, занимаются тем, что крадут трупы или пьют кровь ласок и летучих мышей.
Когда с едой было покончено, старуха сделала Анне знак выйти из дома. На дворе повсюду виднелись следы вечерней трапезы, так печально закончившейся. Старуха дала Анне топор и жестами объяснила, что нужно обрубить засохшие узловатые корни дуба. Графине еще ни разу не приходилось выступать в роли дровосека, но она чувствовала себя обязанной отплатить старухе за гостеприимство. Конечно, еда была не бог весть какой, но в таких условиях она казалась рождественским подарком.
Некоторые корни отваливались с первого удара, по другим приходилось ударять несколько раз. Постепенно она освоилась, приноровилась правильно держать топор, и дело пошло на лад. Анна то и дело бросала взгляд на горный хребет, где скрывалось святилище.
За этим занятием прошло почти все утро, а рядом с Анной лежала лишь жалкая кучка обрубков. Но старуха вроде осталась довольна. Она подобрала их с земли и скрылась в хижине, оставив Анну в одиночестве. Та устало прислонилась к дереву. Если она пойдет в горы сейчас, то наверняка успеет вернуться до темноты. Несколькими точными и решительными ударами топора она превратила в дубинку толстый сук.
Анна очень спешила, но все же заметила, что за ней, даже не слишком прячась среди деревьев, следует волк, тот самый, что пас овец, тот, что исчез тогда вместе с лесным демоном. Анна порадовалась, что взяла с собой дубинку. Нападения она не опасалась, но не хотелось зависеть от милости странного зверя. Как и в прошлый раз, она шла по тропинке, вьющейся у подножия горного кряжа, путаясь в вересковых зарослях, огибая Лощины, обходя гигантские валуны. Несмотря на солнечный день, все вокруг было унылым и сумрачным, и не верилось, что завтра — Рождество. Голые деревья, черные утесы казались тоскливыми призраками. Анна поежилась.
Почти отчаявшись найти нужную тропу, она то уходила вперед, то возвращалась, но, хотя поиски не вели ни к чему, она не сдавалась. Анна была полна решимости найти в этой глуши заветный клочок святой земли.
Начали сгущаться сумерки. В неверном угасающем свете дня смешно было надеяться на успех. Анна стояла посреди небольшой поляны. Ее окружало безмолвное голое пространство.
Внезапно позади послышался стук копыт и знакомый голос:
— Леди Анна! Какой сюрприз увидеть вас здесь, к тому же одну!
Она резко обернулась. Да, это был Ормистон собственной персоной, усталый, в грязи, с всклокоченной бородой. За спиной болталась пика, из стремян выглядывали дырявые сапоги.
— Что ты здесь делаешь? — жестко спросила она. — Ты должен быть рядом с моим мужем и Гектором из Харлоу.
— Гектор Армстронг из Харлоу — подлый предатель. Он решил выдать вашего мужа Меррею, а меня вышвырнул, как шелудивую собаку, не дав ни пенса!
— Быть может, Господь сжалится, — выдохнула Анна.
— Он — то, может, и сжалится, но не Гектор из Харлоу. Никогда больше не буду иметь дело с этим негодяем. Этот вероломный скряга опорочил имя Харлоу. Ни в жизнь не приведу к его дверям ни одного беглого лорда.
Анна подозревала, что этот поход добром не кончится, но потрясение от этого меньше не стало. Предательство остается предательством, даже если к нему готовишься.
Анна стояла неподвижно, чувствуя холод и подступающую темноту. Том в плену, Генри предатель. Вся ее семья уничтожена. Один за другим уходили ее близкие.. Кто-то погиб, кто-то отрекся, кто-то в изгнании.
Слишком много несчастий для одного человека! Беспросветная тоска захлестнула Анну. Ормистон, словно не замечая ее состояния, продолжал:
— Это еще не все, госпожа. Эллиоты пообещали Скроупу не вмешиваться в его действия. Когда
