оказалась все же продуманной не до конца; мистер Дамфи чувствовал, что как практический, деловой человек он легко мог бы ее усовершенствовать. Но в этот момент его посетила счастливая мысль — дьявольски счастливая мысль! И он тотчас взялся за перо. Должен заметить, что, хотя многие утверждают, будто злодейство драматично, мистер Дамфи в этот момент ничем не отличался от сотен других поглощенных своим делом бизнесменов. Из его бледно-голубых глаз не сыпались искры; на гладко выбритом лице, в уголках рта не таилась сатанинская улыбка; с влажных губ не срывались лихорадочные проклятия. Он водил пером по бумаге не терял времени, но и без излишней спешки; споро и методично. Написав с полдюжины писем, он аккуратно сложил их и запечатал, после чего, не доверяя этого дела никому, прошел сперва в канцелярию, а затем в бухгалтерию. Очевидно, об убийстве уже знали все; клерки стояли по двое, по трое; когда великий человек вошел и стал посреди комнаты, шум голосов умолк.
— Фитч, возьмите с собой Джэдсона и сегодня же вечером поезжайте в Гнилую Лощину курьерским дилижансом. По дороге не задерживайтесь, расходами не стесняйтесь. По прибытии отдадите письма адресатам; от них узнаете, что делать дальше. О всех подробностях дела сообщайте мне. Много ли у вас вложено в Лощину, мистер Пиблс? Точных сумм можете не называть.
— Сейчас больше обычного, сэр. Круглая сумма.
— Если кто-либо осмелится задеть наш банк в связи с убийством, произведете дополнительные вложения.
— Не следует ли мне, сэр, — почтительно осведомился Фитч, — позаботиться о нашем управляющем, мистере Конрое?
— Наши корреспонденты укажут вам, как поступить, мистер Фитч; прислушивайтесь к общественному мнению. Личные отношения тут не играют никакой роли. Суд разберется, виноват Конрой или нет. Пора покончить с этими безобразиями, пятнающими Калифорнию. Когда репутация и деловая жизнь целого штата оказывается под угрозой из-за какого-то головореза, — заметив, что его с интересом слушают несколько солиднейших клиентов банка, мистер Дамфи поднял голос, — надо действовать быстро и решительно.
Если бы он, удаляясь в кабинет, не заключил свою речь привычным: «Бизнес есть бизнес!»— этот достойный Брута взрыв красноречия напомнил бы слушателям об утраченных добродетелях древности.
4. МИСТЕР ГЕМЛИН ВСТРЕЧАЕТ СТАРУЮ СИМПАТИЮ
На пути из Уингдэма в Сакраменто мистер Гемлин не потратил зря даже минуты. Его бешеная скачка, залитая грязью двуколка, загнанная лошадь не могли удивить никого, кто близко знал мистера Гемлина; а мнение остальных его мало интересовало. У него хватило, впрочем, благоразумия оставить двуколку в конюшне на окраине города. В ближайшем отеле он привел свой костюм в порядок, после чего быстро направился по данному Максуэллом адресу. Джек завернул на нужную улицу и даже успел прочитать на массивной, ярко начищенной дверной доске надпись «Пансион мадам Эклер», как вдруг словно застыл на месте, громко выбранился и уже без всякой спешки зашагал назад.
Чтобы объяснить странное поведение мистера Гемлина, мне придется огласить один его секрет, который я, вообще говоря, предпочел бы утаить от моих читательниц. Получив от Максуэлла адрес Олли, Джек не вчитывался в него внимательно; подойдя же к самому дому, с ужасом убедился, что несколько месяцев тому назад вел головокружительную, хоть и довольно невинную, интрижку с одной из воспитанниц именно этого пансиона; и именно по этому адресу направлял — к ужасу чопорной начальницы — свои неотразимые тайные послания. Если его узнают, вход для него будет закрыт; во всяком случае, ему откажут в доверии и не отпустят с ним Олли. Впервые мистер Гемлин пожалел, что за ним тянется слава погубителя женских сердец. Но он и не подумал отступать. Дойдя до главной улицы, он зашел сперва в парикмахерскую, потом в ювелирный магазин. Когда он снова направился к пансиону, лицо его было полузакрыто огромными черными очками; что же до холеных шелковистых черных усов Джека, то они и вовсе исчезли. Пусть вспомнит читатель, как заботился всегда этот шалопай о своей красоте, тогда он оценит настойчивость мистера Гемлина, поймет, на какие серьезные жертвы тот шел!
И все же, когда Джека вели в комнату для посетителей, душа его была неспокойна; он с тревогой ждал, как примет мадам Эклер его верительные грамоты, скрепленные подписью юриста Максуэлла. Что его собственное имя насторожит начальницу, он не боялся; свою недолгую интрижку он вел под псевдонимом. «Кларенс Спиффлингтон»— так подписывал он свои послания; эта причудливая фамилия отвечала его чувству юмора и выражала мимолетность его симпатии. Судьба оказалась снисходительна к Джеку: служанка вернулась и сообщила, что мисс Конрой сейчас спустится к гостю. Мистер Гемлин принялся поглядывать на часы; его терпение уже подходило к концу, когда дверь снова распахнулась и в комнату бесшумно впорхнула Олли.
Она была прехорошенькой. Открытый взгляд Олли и мальчишеская прямота, смягчаемая женственным изяществом, сразу очаровали мистера Гемлина, который вообще любил детей, но, подобно большинству мужчин, отдавал предпочтение красивым детям. Когда Олли вошла, она, как показалось Джеку, задыхалась от еле сдерживаемого смеха. Джек открыл ей объятия, но девочка предостерегающе подняла палец и, тщательно прикрыв за собой дверь, сказала шепотом:
— Она сейчас придет. Как только проскользнет мимо двери мадам.
— Кто? — спросил Джек.
— Софи.
— Какая Софи? — спросил Джек самым искренним тоном. Он понятия не имел, как звали его Дульцинею. В призрачном мире их писем она фигурировала, как Лазоревая Мадемуазель; поводом для такого наименования послужило ее любимое платье небесно-голубого цвета; уменьшительным и ласковым было «Лазоренька».
— Пожалуйста, не притворяйтесь, будто вы незнакомы, — сказала Олли, не давая Джеку обнять себя (Джек всегда целовал детей). — Ну, знаете, после этого я на ее месте вообще не стала бы с вами разговаривать, — добавила она с той не вполне искренней солидарностью, которую представительницы женского пола любят демонстрировать перед лицом общего врага. — А она-то следила из окна, как вы первый раз подошли к пансиону, как ушли назад, как вернулись со сбритыми усами! Она-то узнала вас! А вы спрашиваете, какая Софи?! Где ваши чувства? А скоро они отрастут? — спросила Олли, имея в виду в данном случае не чувства мистера Гемлина, а его усы.
Джек был поражен и встревожен. Поглощенный заботой, как обмануть дуэнью, он начисто позабыл о самой возлюбленной. Вот так задача!
— Разумеется, — поспешно сказал он, стараясь выразить на лице непритворную нежность. — Ах, Софи, душа моя! Но я привез и вам записочку.
Он вручил Олли нацарапанную кое-как записку Гэбриеля и напряженно, почти что затаив дыхание, ждал, пока девочка ее разберет. К ужасу его, она с безразличным видом отложила записку и сказала:
— Какой, право, простофиля этот Гэйб!
— Вы, конечно, выполните его просьбу? — спросил мистер Гемлин.
— И не подумаю, — быстро возразила девочка. — Вот еще новости! Вы не знаете его, мистер Гемлин; не проходит недели, чтобы он чего-нибудь не натворил! — Заметив удивленный взгляд Джека, она пояснила: — Вот хотя бы на прошлой неделе; присылает мне записку, чтобы я вышла к нему на угол. Зачем, когда он мне родной брат и имеет полное право зайти сюда. А сейчас он хочет, чтобы я ехала к нему в Уингдэм. Ни за что на свете!
— А если он сам не может к вам приехать?
— Почему же не может? Просто у него глупый застенчивый характер! Вы не знаете, у нас здесь учится девушка из Сан-Франциско, Рози Ринграунд, и она чуточку влюблена в моего милого братца. Если он сумел доехать до Уингдэма, почему он не может доехать до Сакраменто, хотела бы я знать?
— Вы разрешите мне прочитать его записку? — спросил Джек.
Олли отдала ему записку Гэбриеля.
— Полно орфографических ошибок! Не позволяет мне их исправлять, увалень этакий!
Мистер Гемлин прочитал:
«Дарагая Олли, если эта ни павредит твоим занятьям и мадам и падружки нипротив, братиц Гейб ждет
