нужно.
Долгое время, пока я складывала и убирала в ящики вещи, развешивала их на плечики и выкладывала содержимое из битком набитых чемоданов, в комнате стояло молчание. Наконец раздался тихий и неуверенный голос Розы.
– Откуда ты знаешь, что он нас примет? Ведь до сих пор он не подавал никаких признаков, что хочет этого.
– Наверное, он еще не знает, что у тебя будет ребенок. Если только тот доктор не разболтал. У вас с Томом есть единственное, чего Джон Лангли не может купить. У него ведь только один сын, поэтому наследников он может ожидать только от него. Представь, создать то, что он сделал в этой стране, только для того, чтобы все это затем перешло в чужие руки.
– Ты кажешься такой уверенной, Эмми, – возразила Роза. – Откуда ты это знаешь?
Я покачала головой.
– Я не могу быть уверенной. Я только это чувствую. Никто, кроме Лангли, не выводит свое имя такими большими буквами и так часто. В этой стране он сделал действительно громкое имя. И Том – его единственная надежда. Она поежилась.
– Не нравится мне твоя затея. А если он откажется помочь нам? Вдруг он вышвырнет меня вон?
– Ну и что ты от этого потеряешь?
Роза откинулась на подушки и слегка забарабанила пальцами по покрывалам. Сейчас, когда ей нужно было кое-что обдумать, Роза выглядела гораздо лучше и меньше походила на надутого ребенка.
– Он, наверное, поставит свои условия, – сказала она. – Возможно, нам придется жить вместе с ним…
– Вряд ли, – возразила я. – Есть же еще Лангли-Даунз и домик в бухте Надежды. А может быть, он найдет для вас дом и здесь, в Мельбурне, раз вместе с ним уже живет сестра Тома.
– Он пойдет еще дальше. Ему ведь нужны будут мои дети, а не я.
– Чтобы добиться скандала? Я так и думаю. К тому же ты забыла, что он тебя никогда еще не видел. Он, наверное, представляет тебя какой-нибудь девчушкой с фермы…
Мои последние слова явно заинтересовали Розу.
– Да, это верно. Он меня еще не знает.
При этом на ее губах заиграла торжествующая улыбка, которая, как и прежде, свидетельствовала о том, что Роза уже предвкушает победу.
Вдруг она резко оторвала голову от подушки и взглянула на меня.
– Эмми!
– Что такое?
– А как же Том? Согласится ли он на то, чтобы я пошла к его отцу? Ведь он такой гордый, – на секунду в ее глазах мелькнула жалость. – Да, он слабовольный, я знаю… но не один же он во всем виноват. И я тоже тратила деньги.
– А ты не говори Тому, что пойдешь. Ничего не говори, пока все не уладится. Неужели он потом будет против? Это ведь и его ребенок, так же как и твой.
Роза покачала головой.
– Какая же ты, Эмми, жестокая! Я и не знала, что ты можешь быть такой жестокой. Ведь ты предлагаешь, чтобы я отдала своего ребенка.
Я была в ярости.
– Да тебе плевать на этого ребенка, и ты сама это прекрасно знаешь! И Тому тоже! Самое малое, что вы можете для него сделать, так это дать ему шанс получить имя и образование. Уж если вы не можете дать собственному ребенку свою любовь, дайте ему хоть это.
– Ты не имеешь права так говорить! Я могла бы научиться заботиться о своем ребенке – и он будет любить меня, Эмми. Я знаю, он будет меня любить.
– Это ты-то о нем позаботишься? Да ты о себе не можешь позаботиться! Ты имеешь в виду, что о нем позаботится твоя мать. Конечно, она постарается, потому что это ее кровь и плоть. Она найдет место для него да и для всех других и будет их любить. Но она слишком стара, чтобы начинать все сначала, Роза. Она уже слишком стара.
– Тогда мне могла бы помочь ты. Ты ведь хорошо справляешься с детьми, Эмми. Может быть, мой ребенок мог бы жить у тебя…
Я приложила обе руки к голове, потому что она уже здорово разболелась. В комнате было ужасно душно, к тому же наш разговор очень утомил меня. Я сжала виски, пытаясь успокоиться, перед тем как ответить Розе, чтобы не накинуться на нее за ее самонадеянность и глупость.
– Возможно, я и согласилась бы взять твоего ребенка, Роза, может быть, я и оказалась бы такой дурой. Но это невозможно.
– Почему же невозможно? – спросила она капризно.
Я отняла руки от висков. Все, что мы не сказали об Адаме раньше, было сказано в эту минуту.
– Потому что у нас с Адамом тоже будет ребенок.
Теперь с наступлением сумерек жара стала сменяться прохладным ветерком, который поднимал и гнал по Лангли-Лейн солому и обрывки бумаг и гремел ставнями. Стояли последние жаркие дни, когда утро уже напоминало об осени, хоть солнце все еще продолжало пригревать. Широко открыв дверь, я выставила свое кресло так, чтобы на него падали солнечные лучи, и села шить. Слегка раскачиваясь в кресле, я
