Записи и выписки

«Современ ная идиллия»?» — «Заходит ко мне однажды Молчалин и гово рит Надо, братец, погодить. — Помилуйте, Алексей Степаныч, да что ж я и делаю, как не всю жизнь гожу?» — «А дальше?» — Дальше я не помнил. — «А дальше сказано: до сих пор ты годил пассивно, а теперь должен годить активно». Придя домой, я бросился к Щедрину: точно так, только не столь лаконично.

«Щедрина нужно было держать в козьем копыте», сказал сын, памятуя, как Александра Македонского отравили стиксовой водой. Он поносил всю русскую литературу, потому что чувствовал, что сам бы мог ее так написать («ну, хотите, я вам буду один каждыймесяц писать по такому журналу? только вот драму Островского не напишу — эх, драма, драма, и куда тебя занесло!»), только поэтому и не считал это нужным. Он это называл «как будто вся русская словесность есть сочинение госпожи Анны Дараган». Яутешался мыслью «а вот «Анну Каренину» не написал бы» — а потом понял, что написал бы, и все ее переживания оказались бы неопровержимым небокоптителъстван. В «За рубежом» он пародировал «новый роман» XX в., полагая, что пародирует Золя. От реплики Стрижа-критика «Здесь есть что-то седое…» пошел весь стиль «Арабесок» Белого, который вряд ли читал эту строчку. Из «Мелочей жизни» вышли «Сентим. повести» Зощенко. «Побольше цитируйте Щедрина в Записях и Выписках, — сказал мне А. Осповат, — вы не думайте, его никто не читал». Может быть, и правда: 29 июня 1999 по телевизору сказали, что вице- премьер Аксененко распорядился подготовить ему бумаги о повышении производительности труда на следующий год на 20 %. Точно так старший помпадуров сын писал в сочинении: предложу статистику, по которой всего будет вдвое и втрое. (Впрочем, гувернер сделал пометку: а что с сими излишками будет сделано? — «Испорченные дети»)

Гиль по Фасмеру, однокоренное с «гул». Волошин умолял Брюсова, чтобы фамилию Rene Ghil в «Весах» транскрибировали «Гхиль» или «Гiль», Брюсов отвечал: успокойтесь, мы оставим ее по-французски. А. Ло Гатто-Мавер спрашивала: «А у вас еще говорят о глупостях: гниль несешь? моя мать говорила».

Гортанный А. А. Зализняк писал, что всякий незнакомый язык описывается как гортанный. Так римляне всех варваров считали белокурыми и синеглазыми, даже цейлонцев (В. Кролль).

Григорианский календарь — его ввел тот папа Григорий, который служил благодарственную мессу после Варфоломеевской ночи. Монтень сказал о новом календаре: «У меня украли десять рабочих дней».

Гиппопотам Из потомства Готье — Гумилева («Гиппопотам с огромным брюхом Лежит в яванских тростниках…») — наш ответ Элиоту:

Да! Мы душой гиппопотамы.
Нам утро, вечер — два крыла. [350]
Недаром демонов упрямых
На свет земля произвела.
(П. Орешин, «Соломенная плаха», 49)

Ср. далее:

Сродни лежанкам и полатям,
Мы сброд бесстрашный и лихой.
Полено красное мы схватим
Вот этой голою рукой…

и т. д.

Даже «Если бы Христос пришел сегодня, его бы даже не распяли» (Карлейль).

Дамаск Путь в Д: «Там газ и отопление, там все на свете, там свет блеснет в твои глаза, и ты будешь таким, как сумеешь» (Зощенко, 3, 390).

Дата Улица Кузнецкая была официально переименована в ул. 16 ч. 5 м. 22 января 1924 г., но ее никто так не называл и не писал, поэтому ее переименовали обратно в Новокузнецкую — ср. как в ул. Калинина переименовали не «Коминтерновскую», а «бывшую Воздвиженку» (Г. Лесскис). — «Улица 1 Мая, угол 8 марта». «Я вас не число спрашиваю. Я адрес» («Комедия с убийством»). В Москве есть две улицы 8 Марта и одна 4-я улица 8 Марта. — Адрес К. Циолковского был: Калуга, ул. Брута (бывш. Коровинская), д 81.

Дар Дарительная формула Эразма: не книга красит место, а место книгу.

Дарвинизм Лев Толстой о нем: «Не сразу видно, что глупый, потому что кудрявый» (54, 51).

Дать Не «бери, что дают», а «делай, что дают».

Дайджесты мировой литературы: их стали ругать раньше, чем издавать. «А вы читали мировую литературу — конечно, в натуральную величину, — но, вероятно, по большей части в переводах? А помните, Тарле сказал: читать Мопассана в переводах это все равно что читать «Евгения Онегина» в пересказе Скабичевского»? «А если вы дорожите испытанными трудностями — как же, я с таким трудом учился букве ять и читал Бальзака! — то Винокур говорил, что для такой тяжелой атлетики мозга гораздо лучше алеутский язык».

До Мое дело — додумывать чужие мысли; но ведь в этом и состоит культура? [351]

Доброта Итальянские войны, а потом европейские войны XVI–XVII вв. были школой равновесия — все на одного, а потом подавленному помогают, чтобы подавивший не слишком усилился, и т. д.: падающего отнюдь не подталкивают. Политика оказывается школой добродетели, а совсем не наоборот.

Доброта «О Сократе трудно сказать: он добрый; но хочется сказать: он по-доброму мыслит. Что это значит? Это как один коллега мне сказал: вам дороже истина, чем собственное мнение».

Доброта Шестов любил Ф. Сологуба (Адамович) и ценил Чехова, поэта «ничто»: Чехов был ему чем-то вроде доброго Сологуба.

Добродетель «Насильственно привитая добродетель вызывает душевные нарывы» (Вяч. Иванов М. Альтману, 82).

Добродетель Если к старости все-таки становишься неспособнее к подлости, то это не природа, а привычка.

Детерминизм «До рождения мы свободны, а выбрав рождение, полезай в кузов детерминизма» (Вяч. Иванов М. Альтману, 32).

Детерминизм «По поводу картины мира XX в. с недетерминированностью и пр. — не преувеличивайте. Попробуйте построить атомную бомбу, веря, что любой электрон всегда может полететь, куда ему угодно, — и что получится?»

Детерминизм Ребенок эгоцентрически спрашивает: для чего солнце? — взрослый спрашивает: почему солнце? Но от вопроса «для чего Пушкин?» к «почему Пушкин?» переходит только филолог — и даже не всякий филолог. Большинство успокаивается на ответе: «чтобы он мне нравился».

Свисток считает, что он свистит,
Сержант считает, что он свистит,