Долго ли, коротко ли (когда как), намучившись, я плавно или стремительно вытаскивала Лёшу из-под оксанкиного копчика и подносила к лампочке. «У Вас мальчик», — сообщала я благоговейно, а муж плакал от счастья, ни от кого не таясь.
Затем уже запеленованному пупсу предстояло первое кормление. Нарисованные губки прислонялись к маленьким тёмным отметинкам, которые есть у каждой девочки спереди и какое-то время практически не имеют значения. Во всяком случае во времена родов это было именно так, а купальники мы захотели только потому, что у Алки есть.
Как сейчас помню: Лёша пьёт, а муж плачет.
Честно говоря, мне втайне мечталось тоже рожать Лёшу, поскольку, как я уже писала, Алёша превосходил его в размерах раза в два. Голова этого пучеглазого великана была не намного меньше моей, а потому поза меня как роженицы поражала своей нелепостью. Я была словно девочка на шаре в пояснично- крестцовом отделе. К тому же у Алёшеньки часто отваливались руки-ноги. Голова, когда не отваливалась, была прочно закреплена на одном месте, и Алёша глядел только вперёд.
Оксанкиному сыночку голову приходилось поддерживать, как настоящему, потому что иначе она откидывалась на резинке назад под несовместимым с жизнью углом.
У моего резинки не было, просто отваливалась голова.
Лёша и Алёша зачастую писались при помощи воды и чая, чтобы было больше похоже. Изредка они какались при помощи других ингредиентов. Тогда мы, с материнской покорностью или сетуя, шли в ванную и стирали вещички в тазике. По-настоящему, с порошком.
Скоро оксанкиному сыну пять лет, а сидит ли на полке Лёша — не знаю, не обращала внимания. Давно у них не была. Игрушки обычно раздают понравившимся детям или тем, у кого нет игрушек.
Алёшу я однажды отнесла в школьную театральную студию, чтобы делать дурацкую пародию на одну дурацкую пеню дурацкой какой-то певицы. Пародию я сделала, а вот Алёшу, одетого в пионерский галстук и тёмные очки с енотами, — забыла. И я почему-то очень не люблю вспоминать об этом.
Ещё смешно, что мы так и не поняли тогда по картинкам ничего насчёт пуповины. Думая о предстоящих родах, мы больше всего боялись, что нам будут развязывать пупки. Отрезать и завязывать по новой.
одно весеннее воспоминание
В седьмом классе мы с Ленкой пошли в театральную студию. Это было очень странно, поскольку Ленка была весьма лихой для таких дел натурой, а я как-то не по-хорошему тихой.
Студия эта была при школе и довольно дурацкая, как подмечалось ранее. Но я люблю некоторые случаи, связанные с моей театральной деятельностью. Например, как мы шли по рельсам до ДК «Дружба» и изображали ёжика в тумане. Как я должна была бросить пупса через плечо за ширму и не добросила, а в следующий раз перестаралась и попала одной дальней девочке в лоб.
Один раз несли мы в студию кое-какой реквизит, в т. ч. пупса Алёшу, которому суждено было сыграть роль старшего вожатого Максима, в галстуке и очках. Идти было далеко, и мы, как могли, делали из этого веселье. Завернули Алёшу в настоящий младенческий конверт и поочереди изображали молодых мам с несложившейся судьбой. Поглядывали в конверт на пустые голубые глаза, ворковали нежности в пластмассовое личико.
Мимо шла молодая пара, и только начала умиляться, на нас с Ленкой глядючи, как вдруг — о, ужас! Голова, как с ней это часто бывало, отвалилась и поскакала по асфальту. Мы остались очень довольны выражением обеих пар глаз и ещё долго потом веселились. Даже как-то наелись этим выражением.
Наша преподавательница, регулярно и с редкостной переменчивостью, то именовала нас бездарностями, то восхищалась тем, какие мы все у неё талантливые. Это здорово портило нервы ученикам и ей самой, в первую очередь. Может, поэтому состав студии почти полностью менялся за год-два.
Ушли и мы, но всё-таки любые неприятные воспоминания об этой студии, с её дурацкими затеями, перекрывает звонким стуком пластмассовая голова, скачущая по асфальту в очень ясный весенний день, на виду у той остолбеневшей пары.
