север, а здесь воздух пропитывался влагой и застывал над морем легким прозрачным туманом. Я спустила ноги вниз, готовая в любую минуту соскочить с повозки, и жадно втягивала в себя воздух: пахло жареной рыбой. Рядом находился рынок… К сожалению, у меня не было денег. Я быстро искала глазами среди рыбаков фигуру Антонио, моего старшего брата, но все напрасно – он, вероятно, ушел в море вместе со своим хозяином Ремо. Ремо был форестьере,[4] однако обращался с Антонио очень хорошо и исправно платил жалованье.
На горячем песке, быстро перебирая босыми ногами, пели и плясали женщины в ярких цветастых юбках – смуглые, с распущенными до пояса волосами. В такт их движениям на юбках звенели бубенчики, смуглые запястья были унизаны дешевыми деревянными браслетами. Я засмотрелась на ловкие движения загорелых маленьких ступней, и сразу заметила, что рядом с танцовщицами валяется большой бубен. Я подбежала поближе, схватила его и принялась звенеть в такт танцу, отчаянно подражая всему тому, что делали женщины. Я была как Под жарким солнцем стройные танцовщицы казались сказочными феями. Их танец был так грациозен, что заставлял забывать и о крикливой безвкусице их нарядов, и о дешевых браслетах. Смуглые руки взлетали к синему небу, томно изгибались станы, быстро переступали по песку ноги и запрокидывались красивые головы, еще больше обнажая грудь…
Рыбаки смотрели не отрываясь. Глаза у них блестели. Когда женщины кончили танцевать, я бросилась собирать в бубен монеты. Они со звоном падали на кожаное днище… Их было так много, что я даже удивилась.
Одна из женщин ласково погладила меня по голове.
– Спасибо, ты помогла нам, – сказала она. У нее были большие черные глаза и яркий алый рот. Я смотрела на нее с восхищением.
– Я бы хотела стать такой же красивой, как вы. Женщина рассмеялась.
– Ты непременно станешь еще красивее… Вот, возьми себе в награду.
Она протянула мне две серебряные монеты. Я крепко зажала их в кулачке и долго смотрела, как танцовщицы усаживались в телегу и покатили по песчаному берегу.
– Смотрите, дядюшка Агатино, – сказала я, счастливо улыбаясь, – мне дали целых две монеты.
– Ты славно поработала, шалунья! Теперь как раз время обеда. А брата своего ты уже видела?
– Где?
Я огляделась по сторонам и даже подпрыгнула от радости, заметив высокую фигуру Антонио. Он находился среди других рыбаков, склонившихся над сетями. Солнце золотило их крепкие полуобнаженные тела, казавшиеся теперь почти черными. Лишь изредка вспыхивала на загорелых лицах белозубая улыбка, немного нарушавшая сходство фигур со статуями, вытесанными из черного мрамора.
Я бросилась к брату, но вовремя вспомнила, что радостный крик помешает его работе, и сдержала свой порыв. Море нежно ласкало песок, а волна накатывалась и откатывалась, чуть шумя, а вода была такая лучезарно-прозрачная, что я отчетливо видела причудливые камни на дне. Закатав юбку до колен, я подошла ближе. Рыбаки ловили крабов, выискивая их среди коряг и камней. Солнечные лучи пронизывали воду до самого дна, и прозрачные скользкие медузы переливались всеми цветами радуги, тихо покачиваясь на волнах.
Антонио, увидев меня, улыбнулся и, доверху наполнив крабами кожаный мешок, висевший у его пояса, обнял меня за плечи.
– Смотри, смотри, Антонио, – зашептала я поспешно, – у меня есть целых две монеты! Мы можем пообедать.
– А как твоя школа, сестренка?
– Ах, я ушла оттуда.
Я не боялась говорить правду Антонио. Несмотря на свой внешний вид – хищное лицо с надвинутой на один глаз черной повязкой, – он пугал кого угодно, только не меня. Я знала, что он любит меня и всегда защитит, всегда одобрит то, что я делаю. Он считал меня маленькой и смешной и никогда не то что не сердился на меня, но даже не раздражался.
Однако добр он был только со мной да еще с несколькими друзьями. В свои семнадцать лет по отношению к другим он мог быть и жестоким. Ему ничего не стоило избить обидчика до полусмерти или выбить ему камнем глаз. Свою черную повязку он носил для устрашения противников – оба глаза были у него целы. В деревне его называли висельником.
– Ну, что ж, – сказал он весело, – у меня как раз есть вино. Пойдем-ка к рыбному рынку – там найдется еда.
Он отвязал от пояса маленькую фьяску[5] и, подхватив меня на руки, пошел вдоль лагуны к трем агавам, где расположился базар.
Рыбный базар состоял из громыхающей телеги, запряженной двумя огромными лошадьми-тяжеловозами и уставленной корзинами с живой рыбой, пылающей жаровни, на которой жарили тунцов и лососей, и разложенных кучек морских ежей, креветок, устриц, крабов и омаров. Устрицы были слишком дороги для нас. Антонио купил двух больших морских ежей. Их полагалось резать пополам, поливать их соком кусочки мягкого хлеба и выскребать из скорлупы все остальное. Я уписывала это лакомство за обе щеки…
Антонио протянул мне фьяску с вином.
– Пей. Эту еду полагается запивать вином.
Альмандиновое вино, густое и сладкое, было для меня привычным. Слегка защипало в горле, и щеки порозовели – вот и все. После нескольких глотков я почувствовала себя веселой, бодрой и свежей, готовой идти хоть на край света.
– Мы с Ремо сейчас поедем ловить пеццони,[6] – сказал Антонио. – Хочешь поехать с нами?
Я с радостью кивнула, заранее зная, что это маленькое плавание будет чудесным. Я любила Ремо заочно, потому что о нем хорошо отзывался Антонио. Да и вообще, здесь, на берегу, я любила всех, потому что видела, что никто не отворачивается от меня с презрением, никто не насмехается, как это было совсем недавно в школе.
