– О чем же?
– О торжестве справедливости и правосудия.
– Дитя мое, – умоляюще сказала маркиза, – выражайтесь яснее.
– Все очень просто, тетушка. Я только что подумала, что если до моего представления ко двору остались считанные дни, то я найду кому в Версале пожаловаться на поступок господина де Кабри. Например, королеве – я же буду ее фрейлиной…
Я в последнее время только об этом и думала. Тогда, два месяца назад, вернувшись в Сент-Элуа в самом жалком виде и с яростным исступлением рассказав о действиях герцога, я, к своему ужасу и гневному изумлению, не встретила никакой поддержки со стороны отца. Он только бросил мне: «Поговорим об этом позже!» Это «позже» наступило, но от разговора отец уклонялся – сурово и непреклонно. Подобное поведение казалось мне чудовищным. Может быть, он дойдет и до того, что будет продолжать настаивать на моем браке с герцогом? Тогда как герцогу место на каторге!
Маркиза испуганно схватила меня за руку.
– Вы хотите жаловаться королеве?
– Да! – выкрикнула я, высвобождая руку. – Королеве! Пусть она напишет «письмо об аресте» этого негодяя. Или поддержит меня, если я обращусь в суд. Ведь суды, кажется, еще существуют во Франции.
– Отец запретил вам это делать, Сюзанна.
– Ну и что! – крикнула я в бешенстве. – Мне наплевать на скандал. Я все равно найду способ защитить себя, если мой отец настолько низок, что не желает защищать собственную дочь.
– Да вы просто с ума сошли! Вы не в себе, дорогая! Вы сделаетесь посмешищем для всего королевства!
– Ах, вот какие у вас понятия о добродетели! Вы, наверно, понимаете добродетель только как целомудрие и скромно опущенные глаза!
– Не идите против своего отца, Сюзанна. Вы не понимаете, что затеваете. Вы слишком юны для этого…
– Если я юна, то меня можно просто изнасиловать, да?
– Поговорите с отцом.
– Если бы это было возможно!
– Попытайтесь еще раз. Он любит вас…
– Все это ложь, – сказала я гневно. – Никого он не любит. У него в голове только дела, дела… Ради своих дел он кого угодно сметет с пути…
Ничего больше не сказав, я выскочила из комнаты и, опрометью спустившись по лестнице, попала прямо в объятия Маргариты.
– Я иду звать вас завтракать, – сказала она.
– О, именно ты мне и нужна! – воскликнула я, увлекая горничную в свою комнату. – Мне так много нужно тебе сказать!
Маргарита, ворча, последовала за мной и, уловив сложность момента, заперла дверь на задвижку.
Я присела на краешек стула, торопливо достала лист бумаги и задумалась.
– Снова вы что-то затеяли, мадемуазель, – сказала Маргарита. – А ведь вам завтра ехать.
Я молчала, сосредоточенно размышляя.
– Даже не знаю, как посмотрит вам в глаза господин герцог, – продолжала Маргарита: ей было трудно помолчать даже минуту. – Я бы со стыда сгорела после такого поступка. И вам очень повезло, мадемуазель, что поблизости оказался такой благородный молодой человек, как господин виконт. Вот это настоящий аристократ! С первого взгляда видно, какой он душка. А госпожа виконтесса…
– Тише, – сказала я, – не надо об этом. Маргарита была единственным человеком, знавшим о моих отношениях с виконтом и моих чувствах к нему.
Моя рука, отложив в сторону исчерканный черновик, старательно вывела на бумаге:
«Неотложное дело вынуждает меня просить Вас быть сегодня в трактире „Путеводная звезда“. Лицо, не имеющее возможности указать здесь свое имя, будет ждать Вас там от полуночи до четырех часов утра.
От Вашего благородства и отзывчивости зависит честь знакомой Вам особы».
– Прочти, – сказала я, протягивая Маргарите свой труд. Записка адресовалась виконту де Крессэ. Я написала ее с таким умыслом, чтобы непосвященный ничего не мог понять. Зачем мне нужна была эта встреча? Благовидный предлог для Маргариты был найден. Я скажу, что поскольку королева, может быть, захочет вступиться за меня и наказать герцога, то крайне необходимо сначала переговорить с виконтом. Он же свидетель всего происшедшего, он мой защитник…
Но была и другая причина, в которой я не решалась признаться самой себе. Не могла я уехать в Париж, не повидавшись с Анри. Вся моя душа рвалась на части, едва я думала об этом. Неужели это любовь – настоящая, сильная, чистая, как в романах? Ну, может быть, не совсем чистая… Когда я вспоминала об объятиях, в которых побывала, о поцелуях и смелых ласках, внутри у меня все пело от тревожно-сладкого чувства. Это чувство сдерживалось, словно оковами, одной преградой – девственностью. По крайней мере, я так воображала. Мне уже шестнадцать, а я такая несведущая в этих делах. Провела целое лето в Сент- Элуа и ничуть не поумнела… Вокруг я замечала столько чувственности: отец и Каролина, конюхи со служанками на сене в риге – я заставала их, когда входила неожиданно. Нет, никак нельзя явиться в Версаль такой нелепо-наивной. Не ждать же мне мужа… Этот муж появится, может быть, года через два, да еще окажется таким же отвратительным, как герцог. Лучше умереть, чем допустить это.
