замкнулся в мрачном молчании. А машина тем временем мчалась к побережью. Пол смотрел на затылки священников, чьи силуэты четко выделялись на фоне освещенного фарами асфальта. Они совершенно не беспокоились о своей болезни. Мендельхаус был небольшого роста, с коротко подстриженными белокурыми волосами и густыми бровями. Его худощавое аристократическое лицо выглядело болезненно-серым, но довольно веселым и симпатичным. Таким могло быть лицо аскета, но из-за проворных синих глаз оно казалось слишком живым и подвижным для мистика, погруженного в свой внутренний духовный мир. Вильямсон же был проще и несмотря на черную сутану выделялся флегматичным видом.
— Как вам нравится наш план? — спросил отец Мендельхаус.
— Какой еще план? — ворчливо буркнул Пол.
— Как? Неужели юноша вам ничего не рассказал? Мы хотим сделать этот остров убежищем для гиперов — для тех людей, которые решили очистить себя от похоти касаний и обратить свои взоры на воссоздание разрушенного мира. Мы даже пытаемся изучать вновь обретенные свойства психики. У нас есть такие замечательные умы, как доктор Рельмон из фордхэмского госпиталя и отец Сейс из Нотр-Дама. А недавно два биолога из бостонского университета…
— Неужели кожистые пытаются вылечить чуму? — с изумлением спросил Пол.
Мендельхаус весело рассмеялся.
— Я не говорил о лечении, сын мой. Я говорил о ее исследовании.
— А зачем?
— Чтобы знать, как с ней жить. Вещи становятся злыми только из-за неправильного отношения к ним — этому нас учит философия древних. Возьмем, к примеру, морфий. Как одно из творений Создателя, он безусловно хорош — особенно, если его в малых дозах используют для ослабления боли. Когда же им злоупотребляет наркоман, морфий превращается в зло. Мы помним об этом, изучая невродерму.
Пол презрительно фыркнул.
— Вся ясно. Значит, проказа становится злом только в том случае, если больной злоупотребил микробом, верно?
Священник снова засмеялся.
— Тут вы меня срезали. Но я не философ. И вам не следует сравнивать невродерму с проказой.
Пол вздрогнул.
— Ах, мне не следует, черт вас возьми? Да она в сотню раз хуже!
— Вот как? И вы можете объяснить мне, чем она хуже? Возможно, вы знаете симптомы?
Пол замолчал, перебирая их в уме: бесцветные пятна на коже; небольшое, но постоянное нервное возбуждение; галлюцинации и безумное желание заражать других. Все это казалось ему довольно плохим. И он перечислил симптомы вслух.
— Конечно, люди не умирают от этого, — добавил он. — Но что же лучше — смерть или безумие?
Повернувшись к нему, священник ехидно улыбнулся в небольшое окошко.
— Вы можете назвать меня безумным? Да, жертвы болезни часто сходят с ума. Но это не прямой результат невродермы. Скажите, сын мой, что бы вы чувствовали, если бы каждый вопил и убегал, заметив ваше приближение, или наоборот, охотился за вами, словно за опасным преступником? Как долго бы вы сохраняли здравомыслие?
Пол ничего не ответил. Возможно, проклятая болезнь все же как-то содействовала этому…
— Между прочим, когда все это началось, сходили с ума не только больные люди.
— А как же страстные желания… Галлюцинации?
— Действительно, — задумчиво произнес священник. — Галлюцинации… Но скажите, если все человечество начинает слепо и безрассудно спасаться от вас, не будут ли люди называть ваши взгляды и чувства вымыслом и галлюцинациями?
Пол промолчал. Не было никакого смысла спорить с Мендельхаусом, который наверняка тоже страдал от странных иллюзий и, вероятно, считал их реальностью.
— А это страстное желание, — продолжал священник. — Действительно, такую одержимую страсть можно рассматривать как неприятный симптом. Но это способ выживания. И хотя мы не уверены в принципах действия, невродерма, благодаря каким-то процессам в мозге, может стимулировать эротические ощущения в руках. Сейчас мы уже знаем, что микроорганизмы проникают в мозг. Но что они там делают, одному Богу известно.
— Вам удалось обнаружить что-нибудь интересное? — с любопытством спросил Пол.
Мендельхаус улыбнулся.
— Экий вы! Я не скажу вам этого, так как не хочу, чтобы меня обозвали «спятившим кожистым». Я же чувствую — вы мне не верите.
Осмотревшись по сторонам, Пол увидел, что они подъезжают к рыбацким домикам. Он показал водителю на освещенное окно, и машина свернула с дороги. Вскоре они остановились. Священники вышли и понесли носилки к двери, а Пол, решив немного подождать, прокрался за ними следом и сел в траву неподалеку от дома.
Когда Виллии окажут помощь и перенесут ее в машину, обещал он себе, я отправлюсь к мосту и, переплыв канал, вернусь на материк.
Минут через пять в дверном проеме появился Мендельхаус. Он медленно и торжественно зашагал к Полу, хотя тот сидел в густой тени и считал, что заметить его невозможно. При приближении священника Пол быстро вскочил на ноги. Тревога сжала его горло.
— Ну, как она? Виллия…
— У нее нервный кризис, — печально произнес Мендельхаус. — Она почти… э-э… немного не в себе. Может быть из-за сильного жара. Но…
— Да?
— Она пыталась покончить с собой. Ножом. Говорит, что картечь была бы лучше… Во всяком случае, что-то подобное.
— Вот черт! Ну как же!
Пол сел на траву и закрыл лицо руками.
— Она почти не навредила себе, — тихо сказал священник. — Слегка порезала запястье. Похоже, у нее не было сил на основательную попытку самоубийства. Отец Виль дал ей гипосульфит, ввел сыворотку от столбняка и какой-то сульфамид… К сожалению, у нас нет пенициллина.
Он посмотрел на несчастного Пола.
— Вы любите эту девушку?
Пол напрягся и вскинул голову.
— Да вы что здесь, все с ума посходили? Любить маленькую кожистую бродяжку? Чтобы вас всех черти…
— Блаженно будь…
— Послушайте, отец. С ней будет все нормально? Я лучше уберусь отсюда!
Он, покачиваясь, поднялся на ноги.
— Я не знаю, сын мой. Вполне реальны и инфекция, и шок. Если бы девушка попала к нам раньше, то она была бы в безопасности. И будь у нее последняя стадия невродермы, это тоже бы помогло.
— Почему?
— По разным причинам. Когда-нибудь вы поймете. Но вы устали, друг мой. Может быть вернетесь с нами в госпиталь? Третий этаж абсолютно пустой. Там нет никакой опасности инфицирования. Кроме того, мы держим наготове стерильную комнату — на тот случай, если к нам поступит больной-негипер. Вы даже сможете запереться изнутри, хотя, поверьте, в этом нет никакой необходимости. Этажом ниже живут монахини. Мужская братия обитает в цокольном этаже. В здании нет ни одного мирянина. И я гарантирую, что вас не побеспокоят.
— Нет, мне надо уходить, — угрюмо ответил Пол, затем его голос смягчился. — Хотя я ценю ваше предложение, отче.
— Как хотите. Но лично мне очень жаль. Вы могли бы получить какой-нибудь транспорт. Может, все- таки подождете?
— Нет, и точка! Я не собирался этого говорить, но ваш остров заставляет меня нервничать.
— Почему?
