врач, он…
Дюрфор внезапно застыл на месте как вкопанный, схватившись рукой за плечо, и вид у него был такой, что я с испугом решила, что сейчас он упадет в обморок.
– Прислугу? Не смейте будить прислугу!
– Почему?
– Никто не должен видеть меня. Может, среди вашей прислуги есть шпионы.
– Уверяю вас, – сказала я, находя эту подозрительность немного смешной, – шпионов нет. По крайней мере таких, какие бы вас знали…
– Я повторяю вам, никого нельзя будить. Ведите меня через черный ход.
– Как, даже через черный ход?
– Да, чтобы никто не увидел. Я открыл только вам, но, похоже, я сделал это… – он слегка пошатнулся после этих слов, – похоже, я сделал это напрасно.
– Ну хорошо, хорошо, – произнесла я, – мы войдем неслышно… Мы все сделаем так, как вы хотите, только не волнуйтесь.
Он с тяжелым вздохом отер со лба испарину, и я подумала, что лучше мне с ним не спорить. Все-таки он ранен.
Мы прошли, вернее, проковыляли через сад. Я с трудом отыскала ключ и отперла дверь, очень надеясь, что нам не попадется навстречу какая-нибудь служанка. Держась одной рукой то за стены, то за мебель, граф шел вслед за мной. Я провела его в гостиную, распахнула окно, помогла ему лечь. Было темно, и я зажгла ночник.
– Вы много крови потеряли? – спросила я встревоженно.
– Нет, не особенно, – пробормотал он.
– Послушайте, граф, – сказала я решительно, – надо как-то сообщить вашим… ну, вашим слугам. Или родственникам, если они есть.
– У меня никого нет в Париже.
– Но дом же у вас есть. Вы должны быть у себя.
– Ах, я вам уже мешаю!
– Вы мне ничуть не мешаете, – заявила я успокаивающе, ибо дала себе слово его не волновать, – но доктор-то вам нужен. Я должна послать кого-то за доктором. Я хочу помочь вам, но мои познания в медицине очень невелики. Я даже не смогу без служанок сделать вам перевязку.
Он со стоном приподнялся на локте, пристально глядя на меня.
– Вы можете дать мне выпить?
– Воды?
– О Господи, нет, конечно, не воды! У вас есть коньяк? Я должен выпить… для храбрости.
– Для храбрости? – переспросила я.
– Ну, это было так, к слову, сказано.
С каждой секундой приходя в еще большее недоумение, я почти на ощупь стала искать бутылку. У меня где-то был коньяк – тогда, после разговора с Франсуа, я сама выпила… Мои пальцы наткнулись на что-то холодное; я достала бутылку, дрожащими руками плеснула коньяка в какой-то стакан и подошла к графу.
– Пейте. Правда, я не знаю, не повредит ли это вам.
– Мне от этого будет только лучше.
Он выпил коньяк почти залпом, лишь на мгновение зажмурившись, и мне показалось, что лицо его сделалось еще бледнее.
– Давайте посмотрим, что с вами, – предложила я.
– Неужели вы этого до сих пор не поняли?
Я озадаченно посмотрела на него. Почему я должна что-то понимать? Я не врач. Я даже ничуть в этом не разбираюсь.
– У вас очень хороший дом, – сказал он почти непринужденно. – Вы, вероятно, сами его обставили, я узнаю ваш вкус.
– Нет, это сделал мой… Да покажите же мне, наконец, вашу рану! Или вам уже не больно?
– Наоборот, стало еще больнее, – произнес он с таким выражением лица, в котором я ничего не могла разобрать. В этот миг у меня впервые мелькнула неясная мысль о том, что он меня дурачит.
Мысль эта не успела развиться. Ночной ветер, ворвавшийся в гостиную, заставил сильнее вспыхнуть пламя свечей в ночнике. Я очень ясно увидела лицо Дюрфора – такое бледное, красивое. Моя рука почему- то лежала в его руке. Он смотрел на меня темно-синими глубокими глазами так пристально и жадно, что у меня вдруг пересохло во рту. Дюрфор был так хорош собой, что я, пожалуй, впервые в жизни была наполовину заворожена одной лишь мужской внешностью. Я даже невольно потянулась к нему.
Наваждение усиливалось, но я еще попыталась сказать:
– А что, собственно, это все означа…
Мой шепот прервался на полуслове. Рука Кристиана мягко скользнула вокруг моей талии. Он легко
