Движение и толкотня усиливались, и мне снова стало казаться, что я задыхаюсь. Я дышала будто горячей пылью, а не воздухом. На меня уже дважды накатывала такая слабость, что я смогла устоять, лишь уцепившись за своих соседей.
Карета приближалась, и я вдруг с радостью увидела на козлах Дюрфора.
Он был жив. Валори и Мальден – тоже. Стало быть, слух о гибели телохранителя оказался ложным. Сейчас, конечно, им приходилось несладко: толпа, не имея возможности достать до короля, всю свою ярость обращала против них. В них летели камни и самые страшные угрозы, их пытались бить палками, к ним тянулись ужасные железные крюки. Гренадеры не могли их защитить, они – все трое – оставались живы только благодаря чуду. Я, сколько ни поднималась на цыпочки, могла видеть Дюрфора только время от времени. Облака пыли то и дело окутывали карету, катившуюся крайне медленно, ибо лошади в такой давке могли двигаться только шагом, а люди весьма неохотно уступали кортежу дорогу.
Когда экипаж приблизился ко мне совсем вплотную, движение народа усилилось. Цепь гренадеров то и дело прорывалась, и сразу два или три недоумка, беспощадно ругаясь, совали свои безобразные лица внутрь кареты. Я заметила королеву – смертельно бледную, со сжатыми губами. Она уже несколько часов ехала под этим кошмарным наблюдением, терпела это гнусное любопытство, но теперь ей, видимо, стало невмоготу, и она резко опустила штору на окне.
– Чего закрываешь стекла? – заголосило сразу несколько чудовищ.
Через секунду штора поднялась, и в окне показалась королева с дофином на руках. Дофин был еще бледнее, чем его мать.
– Посмотрите, господа, – проговорила Мария Антуанетта, – взгляните на бедного моего ребенка, в каком он положении!
И, вытирая ему личико, по которому струился пот, она добавила:
– Ведь мы прямо-таки задыхаемся!
– Ничего, – ответил чей-то глумливый голос, – это еще не беда, мы тебя задушим по-другому, будь спокойна.
И стекло дверцы разлетелось вдребезги от удара кулака.
Я больше не могла здесь оставаться. Я подумала, что, когда королева вернется в Тюильри, ей нужна будет женщина, чтобы помочь ей хотя бы раздеться, – ведь неизвестно еще, появятся ли ее разбежавшиеся горничные. Мне нужно быть в Тюильри. Я стала пробираться через толпу назад и, один раз оглянувшись, смогла увидеть, что к королевской карете подъехал Лафайет со своим штабом, и услышала громкий голос королевы.
– О, господин де Лафайет! – вскричала она. – Спасите наших телохранителей!
Этот возглас не был неуместным, ибо людям, сидевшим сзади и спереди кареты, угрожала наибольшая опасность. Я и сама теперь осознала это. Дюрфор был жив, но… Я могла воочию убедиться, какую ярость вызывает именно это обстоятельство у людей, которые раньше даже никогда его не видели. Почему они все трое остались с королем? Людовику XVI теперь ничем не поможешь. Охранникам следовало бы удалиться и не рисковать собой понапрасну… А теперь на них обрушится вся ярость черни. Они, несомненно, будут растерзаны, едва карета остановится. О, если бы я была в силах что-то сделать!
– Господи Боже мой, – прошептала я пересохшими губами. – Спаси их, пожалуйста! Я всю жизнь буду благодарна!
– Может быть, вас снова подвезти? – весело спросил меня чей-то голос, раздавшийся прямо у меня над ухом.
На миг я замерла от испуга. Такой ответ на мою мольбу был более чем неожиданным. Потом я обернулась. Ага, все ясно: опять этот Гийом Брюн, типограф с улицы Турнон…
– Что это с вами? Вы не упадете снова в обморок?
– Сударь, – сказала я с трудом, и слезы задрожали у меня на ресницах, – умоляю вас! Пожалуйста! Я готова на коленях вас просить!
– Да о чем же?
– Отвезите меня в Тюильри!
– Вот еще, Господи! Я же вам это уже предложил. Вот только эта давка…
Всхлипывая, я снова взобралась на его лошадь. Рискуя двадцать раз быть задавленными, мы обогнули толпу, возвратились на берег реки и вошли в Тюильрийский сад уже по набережной.
Но пройти здесь во дворец, даже применяя уловки, было совершенно невозможно.
Толпа была громадная. Ничего не удавалось не то что увидеть, но и понять, что же там происходит. Люди передавали друг другу через головы сообщения. Так мне стало ясно, что процессия скоро прибудет во дворец.
Сердце у меня забилось еще громче. Сжав руку Гийома Брюна, я попросила:
– Давайте поедем другим путем! Быстрее!
– Другим? Но каким?
– Я покажу вам. Поспешите!
Мы вернулись через Луврские ворота, ибо я справедливо рассудила, что с этой стороны толпа не будет так велика. В самом деле, улица Орти была почти пуста. Мы проскакали по площади Карусель, оказались во дворе Принцев, и уж тут-то я соскользнула на землю и побежала со всех ног. Брюн, неизвестно, из каких побуждений, не отставал от меня ни на шаг, но я даже могла бы сказать, что его присутствие меня поддерживало.
С ужасом, который тошнотой подкатил к горлу, я видела, как среди рева и гула остановилась карета перед большой террасой дворца. Национальным гвардейцам удалось очистить от людей крыльцо и еще немного места перед крыльцом, и они стали по обе стороны этого освободившегося пространства. Почти в то же мгновение вокруг кареты произошел страшный шум, движение и суматоха. Взметнулись вверх ружья,
