Слышались гневные возгласы:
– Это вина спекулянтов! Банкиров-спекулянтов!
– Их все знают – это Клавьер, Боскари и Шоль!
– Отъявленные мошенники! А метят еще в министерство!
– Давно пора их вздернуть… Мы третий день пьем один кипяток, ни сахара, ни чая не видим.
– А Собрание – куда оно смотрит? Конечно, в их буфете все есть – и сахар, и кофе. Вот если бы они жили хоть с неделю так, как мы…
– Клавьер уже награбил столько, что отгрохал себе дворец в Сен-Жермене, да еще скупает имущество бывших. А Боскари, говорят, приобрел два алмаза величиной с куриное яйцо…
Я протискивалась через толпу с недовольной гримасой на лице. Эти люди еще могут жаловаться на отсутствие колониальных товаров! По мне, так я бы обходилась без сахара, если бы мне за это пообещали вернуть мой дом…
– Граждане! – перекрикивал всех худой юноша, всем своим видом похожий на якобинца. – Граждане, я не парижанин, я из Блеранкура. Но даже там все честные патриоты придумали, как проучить спекулянтов.
Молодость и редкая, необыкновенная красота юноши привлекли всеобщее внимание. Стройный, хорошо сложенный, он даже смахивал на аристократа. На чистый высокий лоб падали темно-русые кудри, огромные глаза излучали поистине зодиакальное сияние. Таких красивых мужчин я еще никогда не видела. Хотя нет… в его внешности было что-то мне знакомое… Что именно? Может быть, эта холодность, просвечивающая через невыразимо прекрасную оболочку?
– Ах, какой хорошенький! – взвизгнули в толпе девицы.
На юношу посматривали восхищенно и вместе с тем с опаской – уж слишком безупречен был его изящный костюм из верблюжьей шерсти, плащ и с шиком повязанный модный галстук.
– Я из Блеранкура, я Антуан Сен-Жюст… У нас в провинции якобинцы отказались от колониальных товаров. Они дали слово не употреблять ни сахара, ни кофе, обходиться даже без сигар, пока на них не упадут цены…
В толпе раздался взрыв хохота.
– Да он просто болван!
– Вот идиот-то, граждане!
– Катись отсюда, пока цел!
Я стала пробираться дальше. Уличные скандалы меня не трогали. И все же я вспомнила это имя – Сен-Жюст. Это ведь тот самый юноша, которого я встречала в кабинете отца лет пять назад. Тогда он украл столовое серебро, теперь стал якобинцем.
Пока я добрела до нужного места, было уже три часа пополудни. Еще немного – и начнет смеркаться. Воздух становился все холоднее. С приближением вечера лужи понемногу замерзали, начинался мокрый снегопад.
Дом министра, добротный желтый особняк с широким крыльцом, охранялся лучше, чем когда-то Версаль. Чтобы преодолеть расстояние от ворот до приемной министра гражданина Дюпора, мне пришлось истратить пять ливров – по одному на каждый пропускной пункт, охраняемый лакеем. В крошечной приемной все стулья были заняты. Усталая, я прислонилась к стене, наслаждаясь хотя бы тем, что здесь было тепло. Надеяться на то, что кто-то уступит мне место, было бы напрасно.
Меня нисколько не волновало то, зачем я сюда пришла.
Я выполню совет Дантона. Таково мое решение. Оно не имеет никакого отношения к тому, что я чувствую. Я должна заледенеть изнутри. И, конечно же, никто и никогда, ни один человек на свете не должен узнать об этом позоре. Даже Маргарита.
Из любопытства я взглянула на себя в зеркало, висевшее напротив. Вид у меня был странный. От Сюзанны, легкомысленно расточавшей улыбки в салонах Версаля, не осталось и следа. Даже на ту недавнюю Сюзанну, что проводила зиму в Сент-Элуа, я не была похожа. Та женщина, которую я видела в зеркале, была не я. И все же она была красива – своим бледным, строгим лицом, огромными непроницаемо-черными глазами, классической правильностью черт.
В пять вечера прошел слух, что гражданин министр вернулся и сейчас обедает. Очередь зашевелилась, подбодренная этим обнадеживающим известием. А у меня, наоборот, мелькнула мысль, что сегодняшний мой визит будет неудачен. О чем можно будет просить Дюпора и на что надеяться после того, как он выслушает целый десяток этих пахнущих луком буржуа?
Через полтора часа дверь отворилась, и секретарь произнес, что первой гражданин министр примет женщину.
Очередь ошеломленно ахнула. Даже я не смогла удержать холодную дрожь, пробежавшую по спине. С чего бы это он так меня выделяет? Ох, только бы он не имел ко мне каких-то особых претензий!
Я вошла в кабинет. За столом сидел человек лет тридцати пяти, большой, тучный, не слишком хорошо выбритый, с угреватым большим носом и тусклыми глазами. Для своего возраста он выглядел далеко не блестяще. Едва подумав о том, что мне предстоит сделать, я была вынуждена схватиться рукой за спинку стула.
Дантон был не в себе, когда предлагал мне такой выход. По крайней мере, мог бы предупредить, что этот министр так толст… Я пришла в ужас и стояла молча, ошеломленно глядя на Дюпора и чувствуя, что взяла на себя почти непосильную задачу.
– Вам что надо? – спросил толстяк.
Я открыла рот, но не смогла произнести ни звука. От отвращения я почти не владела собой.
– Я сейчас приглашу другого посетителя, гражданка. После этих слов я смогла, наконец, говорить:
