жизнь. Но что же конкретно привело Галича, благополучного сибарита, к столь резкой перемене?
Писатель Станислав Рассадин вспоминает, что Галич однажды пошутил: 'Булат может, а я не могу?'. Конечно, не из одного этого шутейного состязания родилось чудо, радикально изменившее его судьбу. Социальное напряжение, резко поделившее народ на сторонников и противников зреющих перемен, несомненно, сыграло главную роль. Новые тенденции в искусстве и литературе для некоторых оказались неприемлемыми. 'Он был хорошим драматургом, — злобно вещал Арбузов на собрании Союза писателей, — но ему захотелось славы поэта — и тут он кончился!'. Но что же вышло на самом деле?
Ошибся маститый коллега: своим враждебным выступлением он сам способствовал популярности, а в дальнейшем и славе, Галича. Не так ли было и с Пастернаком? Исключение из Союза помогло Александру Аркадьевичу окончательно расстаться с ненавистной личиной благополучного советского автора. Как сухой лист отпали картонные строители коммунизма и родились живые герои убогой социалистической жизни. В поэтических строчках обнажилась жестокая проза жизни, неизмеримо выросло его мастерство поэта. Его талант сумел обуздать даже всесильную, но абсолютно непоэтическую аббревиатуру:
А утром мчится нарочный
ЦК КПСС
В мотоциклетке марочной
ЦК КПСС.
Он машет Лене шляпою,
Спешит наперерез –
Пожалте, Л.Потапова,
В ЦК КПСС.
Чем выше росло поэтическое мастерство, тем труднее становилась реальная жизнь поэта. Галич был лишён всяческой работы. Его спектакли запретили, сценарии и стихи перестали печатать. Репрессии начались в 1971 году и продолжались три года — до самого отъезда за границу.
И однажды в дубовой ложе,
Я, поставленный на правёж,
Вдруг такие увидел рожи –
Пострашней карнавальных рож!
Не медведи, не львы, не лисы,
Не кикимора и сова –
Были лица — почти как лица,
И почти как слова — слова.
Сколько можно было выжить в такой обстановке… Галич не хотел быть диссидентом, его вынудили им стать.
Стало ли поэту легче жить на Западе? Вряд ли. Он иногда появлялся на радиостанции 'Свобода'. Были у него выступления, на которые собиралось множество русскоязычного населения, но кружка близких друзей не образовалось. На документальных кадрах шведского фильма мы видим Галича на эстраде в каком-то ресторане. Вокруг столики, непочтительно жующая чужая публика, а в накуренном зале звучит страстная, но никому здесь не нужная боль: 'Когда я вернусь…'. Московский нейрохирург Эдуард Кандель говорил писателю Рассадину, что поэт за границей особенно пристрастился к наркотикам, которые употреблял и дома.
А потом — смерть. Нелепая, непонятная смерть. Смерть, породившая множество домыслов: одни говорили, что не обошлось без длинных рук КГБ, другие уверяли, что виновны агенты ЦРУ, которым стал не нужен 'жалкий предатель и клеветник'.
Вот что об этом рассказывает дочь Галича Алёна:
'В тот день, выходя из офиса корпункта 'Свободы', папа сказал Синявскому, что пошёл покупать радиоантенну ('Плохо прослушивается Москва'). Пришёл домой. Его последние слова были обращены к собиравшейся в магазин жене: 'Скоро услышишь необыкновенную музыку'. Когда она вернулась, он лежал на полу, сжимая обугленными руками усы от антенны… Следствие шло неделю и квалифицировало смерть как 'несчастный случай на производстве', якобы от удара током не выдержало сердце. А дальше идут сплошные загадки…. Руководство 'Свободы' поставило перед женой поэта Ангелиной Николаевной вопрос ребром: если она признает эту смерть несчастным случаем, получит пожизненную ренту, если следствие продолжат, не получит ни франка, из квартиры выселят. Что ей оставалось делать?
— Зачем 'Свободе', — спрашивает Алёну журналист, — понадобилось заминать это дело?
— Непонятно… Я знаю одно: Ангелина Николаевна в несчастный случай никогда не верила.
— А какова ваша версия?
— За полгода до этих событий в почтовый ящик дома на Бронной матери Галича подбросили анонимное письмо: 'Вашего сына Александра хотят убить'. Об этом мне рассказывала сама бабушка, об этом писал в своей книге академик Сахаров, который держал это письмо в руках.
На одном из вечеров памяти отца ко мне подошёл профессор мединститута Маслов и сказал, что от такого удара током отец погибнуть не мог (тряхнуло бы слегка, и всё), тем более не могло быть обугливания рук. То же самое подтвердили многие криминалисты'…
Так или иначе, во Франции нашлись люди, вставшие на защиту чести и достоинства поэта. Редактор эмигрантского журнала 'Континент' Владимир Максимов приложил немало усилий и добился от компании 'Грюндик' согласия платить ренту вдове Галича Ангелине Николаевне.
А как же прореагировали на смерть поэта некоторые российские литераторы? Юрий Нагибин, считавшийся при жизни Галича его другом, в декабре 1977 года записал в своём дневнике:
'Что там ни говори, но Саша спел свою песню. Ему сказочно повезло. Он был пижон, внешний человек, с блеском и обаянием, актёр до мозга костей, а сыграть ему пришлось почти что роль короля Лира… Он оказался на высоте и в этой роли. И получил славу, успех, деньги, репутацию печальника за страждущий народ, смелого борца, да и весь мир в придачу. Народа он не знал и не любил, борцом не был по всей своей слабой, изнеженной в пороках натуре, его вынесло наверх неутолённое тщеславие. Если б ему повезло с театром, если б его пьески шли, он плевал бы с высокой горы на всякие свободолюбивые затеи. Он прожил бы пошлую жизнь какого-нибудь Ласкина. Но ему сделали высокую судьбу. Всё-таки это невероятно. Он запел от тщеславной обиды, а выпелся в мировые менестрели… Вот поди ж ты! И всё же смелость была, и упорство было — характер! — а ведь человек больной, надорванный пьянством, наркотиками, страшной Анькой'.
Сколько зависти и злобы к таланту Галича в этой записи! Не заметил известный писатель Юрий Маркович Нагибин гражданской позиции, не почувствовал душевных мук поэта — только 'неутолённое тщеславие', 'успех, деньги' и 'весь мир в придачу'. Да ещё походя, лягнул другого коллегу писателя, а заодно и жену Галича. Опубликовать такой дневник — значит оголиться на площади. Вот где подлинное неутолённое тщеславие совкового литератора.
Но, будем считать, что такое отношение к Галичу — исключение. Абсолютное большинство слушателей 'песен эпохи' понимали, что то, что не испытал сам автор, он испытал как Художник, ибо герои песен — его дети. Кроме того, свои символы поэтичности он утвердил жестокостью судьбы. Галич умер нелепо и рано, но, вскрыв живым поэтическим словом нарывы сталинского века, он выполнил гумилёвский завет — заработал, заслужил свою смерть.
Н.Фёдоров и К.Э.Циолковский
Вот замечательные слова: 'Земля должна быть объявлена общим достоянием. И не должно быть человека, который не имел бы на неё права. Задача человечества — достигнуть совершенства и изгнать
