читать и как понятно. Не оторваться.
Попались, наконец, мне долгожданные 'Последние листья'. Чувствую, что дочитаю до конца и начну сначала. Сейчас — только глотаю, потом буду думать, спорить. Продолжу своё 'Читая Розанова'.
***
10 июня 2002 г.
'Последние листья' начинаются с записи от 3 января 1916 года. В ней Розанов ругает 'Горе от ума' Грибоедова: 'неумная, пошлая, фанфаронская комедия'.
Совершенно не согласен. Во-первых, это вообще не комедия, а, скорее, драма. Она никого не высмеивает, а горько сожалеет о наших русских нравах. Если Гоголь в 'Ревизоре' дошел до абсурда, то Грибоедов очень точно и ясно рассказал, что представляет собою современное ему общество. Я уж не говорю, что пьеса написана прекрасным языком и полна афоризмов.
Тут Василий Васильевич со своим субъективизмом явно перебрал. Впрочем, он и сам пишет: 'Ну, это особое дело, розановское. Разве что так'.
***
Следующая запись о царящем в мире 'блядстве'. О том, что в каждой, даже самой целомудренной женщине живёт желание отдаться всем мужчинам мира, напоить всех.
Написано так откровенно, что цитировать не хочется.
Похоже, что Розанов прав, но что из того? Размножение — всеобщий закон, и человек, как всякое животное, носит его в подкорке. И часто поступает, как диктует ему природа. Этого нельзя осудить.
Моногамный брак — высшее духовное достижение человечества, и очень немногим такой брак по силам. Это надо понимать и не требовать его от каждого. Поэтому слова о вечной любви и верности (особенно о верности), и в церкви и в загсе всегда фальшивы. Священники понимают это, но по традиции их произносят.
***
Белинский 'открыл' Некрасова, сравнив его стихи с топором. Да, разночинцы — демократы первыми подняли топор русской революции. Что из этого вышло, — мы знаем.
***
'…что-то глубоко истинное шепчет мне, что 'разврат есть сущность мира'.
В сущности, так думают и монахи, отвергая брак, поставив девство, 'нетронутость' выше брака'.
Мне тоже кажется, что они должны так думать, если они не фанатики аскетизма и не ханжи. Думают, но не говорят, не хотят в этом признаваться даже себе. Но ведь Сатана не просто силён. Он непобедим, также как и Бог.
Матушка Мария, в прошлом преподаватель, кандидат медицинских наук, а нынче игуменья женского монастыря, не стала читать те страницы моей книги, где я пишу о своих сомнениях в религии и Боге, а также те, где пытаюсь понять суть половых отношений. В православной религии сквозит какая-то сознательная ограниченность в познании мира.
Иначе говоря, 'будем изучать верхнюю половину человека, а нижняя нас не интересует' — так, что ли?
Какую же 'мудрость' может преподать страждущему такой 'полуученый' священник? Он может научить только одному: во всём уповать на Бога, отказаться от личной активности, дабы не попасть в руки Дьявола, то есть не ошибиться в реальной, земной жизни. Иначе говоря, стать рабом.
Из 'неистовства' в постели, из 'непотребства', 'нехорошего' поведения, которое так ненавистно монашеству, встаёт женщина 'вся в лучах'. 'Я исполнила своё назначение, а вот — ребёнок мой'.
Чудо. Загадка'
Прекрасная загадка. И происходит это чудо из слияния божьего начала с дьявольским. Как же вы, матушка, не понимаете, что они неразделимы?!
***
'Я не хотел бы читателя, который меня 'уважает'. Я хочу любви. Пусть он не соглашается ни с одной моей мыслью… Мне не нужно 'ума', 'гения', 'значительности', а чтобы люди 'завёртывались в Розанова', как встанут поутру, и, играя, шумя, трудясь в день, 1/10 минутки вспомнили: 'Этого всего от нас хотел Розанов'.
Претензии безумца? Нет, просто упрямого чудака.
Я Розановым восхищаюсь, учусь у него, ценю его чудачество. Он создал целый мир, но жить в этом мире, пожалуй, нельзя. Я начинаю понимать, что в нём всё эфемерно: доброта, правда, искренность… Чудак строит мир для себя, другому жить в нём неуютно.
'Розанов скорбит. Розанов плачет', — говорит он о себе.
Я тоже скорблю, ибо вокруг царит вечный, неисправимыё бардак — мы же живём в России. Но это моя скорбь, не розановская. Она из моей реальной жизни.
Розанова — литератора я люблю, но Розанова — человека не могу полюбить. Не получается. Стала бросаться в глаза его мелочное самолюбование, жадность, занудство. Я нахожу в нём черты, которые в себе ненавижу.
Впрочем, он пишет: 'Друг мой: ты разве не замечаешь, что я только тень около тебя и никакой 'сущности' в Розанове нет?'.
Действительно — сущности нет, а мудрые 'Листья' существуют.
***
'История России — это вовсе не Карамзин, а история водки и недопетой песни'.
Именно такой она остаётся и в наши дни.
***
Я всегда не верил в то, что под 'Мёртвыми душами' есть хоть какая-то реальность. Розанов пишет, что 'Мёртвые души' Гоголь не 'нашёл', а, 'принёс'.
'Через гений Гоголя у нас появилось гениальное в мерзостях'.
Это верно, ведь теперь торгуют уже не мёртвыми душами, а 'запасными деталями' человека. И делают это врачи!
***
'Я счастливый человек и рад, что так мало написал книг'.
Это словно мои слова, моё чувство. Если жена отвлекает меня от писания, я охотно иду на её зов, ибо знаю, что в творчестве заложен дикий эгоизм. Я не хочу, не имею права утопать в нём, оставлять домашние обязанности, пренебрегать добротой и заботами близких. Не эта ли беда подстерегает большинство писательских семей?
***
16 июля 2002 года.
