– Первый этаж, вторая комната налево, – проговорила старуха, явно потеряв ко мне всякий интерес. Просителей, подобных мне, здесь, вероятно, было много.
Набравшись смелости, я подошла к указанной двери и громко постучала.
– Кого это еще черти несут?!
Я громко и решительно постучала снова.
Послышались тяжелые шаги, и дверь распахнулась. На пороге стоял грузный, большой мужчина в какой-то поношенной кацавейке, панталонах и спущенных чулках; лицо его было некрасивым и отталкивающим, волосы заплетены в старомодную косицу. Не то чтобы он был урод, но в его внешности было что-то отвратительное: толстый мясистый нос, толстые губы, брови, сросшиеся на переносице… Если внешность говорит о характере, то Коффиналь вряд ли захочет мне помочь.
– Ну, входи, что ли, – бросил он, внимательно рассматривая меня серыми мутными глазами.
«Нет, это слишком кошмарно, – подумала я в ужасе. – Я ни за что не стану спать с этим дубиной…»
И все-таки я вошла. В небольшой комнате был тяжелый запах. На столе, заваленном бумагами, стояла початая бутылка вина. На старом кресле прохудилась обивка. Голые мрачные стены, бюст Бенжамена Франклина на подоконнике, незастланная узкая кровать в углу, занавески грязно-горчичного цвета, скомканные изорванные бумаги на полу, – неприкрытая бедность, пыль и запустение. Этот Коффиналь – большой неряха. Пожалуй, комната, предоставленная нам Белланже, выглядела привлекательней.
– Что тебе от меня надо? – без предисловий начал Коффиналь, обращаясь ко мне грубо, небрежно и резко.
– Я… я бы хотела узнать о судьбе одного человека.
Судья смотрел на меня внимательно и слегка насмешливо, нисколько не пытаясь помочь мне изложить суть дела. Я заговорила снова.
– Этот человек, он уже давно арестован, с прошлого февраля… Я до сих пор не смогла выяснить, в чем же его вина и что ему грозит. Я даже не знаю, в какой тюрьме он находится.
Коффиналь молчал, и мои слова казались мне самой наивными и беспомощными. Тяжело вздохнув, я преодолела робость и отвращение, охватившие меня.
– Мне сказали, что вы… что ты, – мысленно выругав себя, тут же поправилась я, – что ты сможешь помочь мне, гражданин судья.
Заметив мою оплошность, он как-то криво улыбнулся, но ничего не сказал.
От этой его улыбки мне стало не по себе. Молчание затягивалось, и я не знала, что прибавить к уже сказанному. Не сводя с меня глаз, Коффиналь все так же молча опустился в кресло. Мне сесть было не предложено, и я осталась стоять. Тишина становилась нестерпимой, пауза затягивалась. Я попросту не понимала, чего еще ожидает от меня этот странный человек, и в мыслях проклинала его на чем свет стоит.
– Так что же, это все? – наконец заговорил он.
– Да, – сдавлено отвечала я.
– Тебя направили по адресу. Я могу помочь тебе.
Помолчав, он добавил:
– Ну, а могу и не помочь. Все будет зависеть только от тебя. От твоего поведения… Иногда я могу сделать так, чтобы справедливость восторжествовала.
Он говорил очень равнодушно и смотрел на меня тусклыми глазами. Я поняла, что его уже давно не трогают ни слезы, ни мольбы, ни чужое горе. Вероятно, он каждый день видел у себя дома десятки отчаявшихся, убитых горем женщин, приходивших просить за своих мужей, сыновей, братьев. Его ощущения притупились, чужая боль не производила никакого впечатления.
– Как фамилия арестованного?
– Клавьер. Рене Клавьер, – сказала я поспешно.
Брови Коффиналя поползли вверх.
– Клавьер? Сынок того самого собаки-жирондиста, спекулянт и мошенник? Это важная птица, ты это понимаешь, гражданка?
Коффиналь бросил на меня такой взгляд, что мне стало тошно. Если я выберусь из этого дома подобру- поздорову, можно будет считать, что мне необычайно повезло…
– А кем ты сама приходишься этому врагу народа? Ты родственница? Тут была уже целая дюжина его родственниц.
Я почувствовала, как у меня по спине пробежали мурашки. Он считал меня любовницей Рене, без сомнения, и полагал, что это позволяет относиться ко мне как к уличной девке.
– Нет, – сказала я почти резко. – Я просто знакомая.
– Знакомая! – ухмыльнулся судья. – Ну, твое счастье!
Пристальным тяжелым взглядом он окинул меня с ног до головы.
– Пожалуй, я помогу тебе. Раздевайся.
Пораженная, я смотрела на него. Что он себе позволяет?
Даже граф д'Артуа не смел со мной так разговаривать. Впрочем, о чем я думаю?.. Тут не может быть никакого сравнения, об этом свирепом недоумке нельзя даже подумать как о мужчине. Мгновение спустя я опомнилась, понимая, что нахожусь во власти прежних представлений. Нынче Коффиналь – царь и Бог. От него зависит, узнаю ли я что-нибудь о Рене…
