годы, и он, старый и больной, еще узнает, что почем в этой жизни и что в ней самое важное.
Как-то вечером, уже в конце сентября, мы с Авророй, как обычно, вышли к фонтану в тюремном дворе, чтобы постирать белье. С тех пор как моя беременность сильно продвинулась и я чувствовала себя неважно, Аврора очень много помогала мне. Совсем как я, она замачивала белье, терла его скверным жгучим мылом, стирала, полоскала. Во время этих занятий я занималась с девочкой: рассказывала ей те основы катехизиса, которые мне твердо вдолбили в монастыре.
В тот вечер мы дошли уже до царя Саула, как вдруг Аврора крепко сжала мою руку. Глаза ее округлились от удивления.
– Мама, мама, смотри-ка на того мальчишку! Это же он!
– Кто? – спросила я и взглянула.
– Это Брике! Честное слово, мама, это он!
Я не сразу поняла, как она так легко его узнала. В этом подростке трудно было узнать того Брике, с которым мы расстались чуть меньше года тому назад. Теперь во дворе Консьержери я увидела тощего, длинноногого, нескладного парня лет семнадцати. У него уже явно пробивались усы – правда, пока в виде легкого русого пушка. Ничем, уже абсолютно ничем не напоминал он прежнего Брике. Вот разве только этот характерный нос – длинный и ястребиный!
– Надо же, – прошептала я. – Он тоже в тюрьме!
К этому парнишке я могла чувствовать только хорошее. Он сделал мне немало добра.
Но пока я стояла и размышляла, Аврора кинулась вперед, крича:
– Брике! Брике! Да подожди же, черт тебя побери!
«Где она только успевает набраться таких слов?» – подумала я мельком. Брике, уже готовый скрыться за дверью, ведущей в мужское отделение, обернулся.
– А, так это ты, малышка!
Он тоже не забыл ее. Я подошла ближе, с улыбкой – первой за много дней улыбкой – наблюдала, как Аврора прильнула к Брике, прижавшись к прутьям решетки.
– И вы здесь, ваше сиятельство!
– Да, и я здесь, Брике.
Не думая долго, я поступила так же, как Аврора, и обняла Брике через решетку. И только потом заметила, как странно и оробело он оглядывает меня.
– Да уж… не ожидал я увидеть вас такой.
– Какой?
– Да такой, как вы сейчас.
Он повзрослел, и я не могла уже разговаривать с ним, как с несмышленышем. Что могут сделать одиннадцать месяцев в таком возрасте… Брике казался мне незнакомцем.
– А ты? Как ты?
Нимало не смущаясь, он поведал мне о случившемся. Несколько последних месяцев, еще в разгар террора, он пребывал в одной из банд пресловутого Двора чудес, воровской шайке Андре Беккера. Они подвизались на ограблениях квартир и карет, которые останавливали в темных переулках. Это занятие не принесло Брике богатства. И как раз тогда, когда пал Робеспьер и все богачи снова стали подавать признаки жизни, их банду вместе с главарем поймали полицейские агенты Комитета общественной безопасности. И, разумеется, бросили за решетку.
– И ты грабил? – спросила я пораженно.
– Еще бы!
– Сам? – снова спросила я.
– Ну а как же! С товарищами. Мне давали приказания, я их исполнял. А что я еще, по-вашему, мог делать? Ремесла у меня никакого нет. На что ж мне было жить?
– Ты же говорил, что запишешься в армию.
– В армию меня не взяли. Мне было только шестнадцать. Да и сейчас еще не возьмут.
Окинув меня внимательным взглядом, он вдруг хмуро и даже как-то грубо спросил:
– А вы, видно, повстречали здесь, в Консьержери, своего белокурого красавчика? То-то он вас с подарочком оставил.
«Да, – подумала я, неприятно пораженная этим не слишком тактичным вопросом, – Брике изменился. Попробовал бы он раньше так говорить со мной… И как легко он догадался обо всем. О Клавьере. О моей встрече с ним».
– Уж позволь, Брике, мне тебе не исповедоваться, – сказала я и горько и едко в ответ.
Но Аврора, внимательно следившая за нашим разговором, вмешалась так решительно, что я не смогла ее остановить:
– Да, Брике, да! Это все тот человек виноват. Мама встречалась с ним, а потом поссорилась. Его уже давно выпустили. Это из-за него мама стала такая грустная, он ее обидел, я знаю!
Мне стало жарко и стыдно.
– Да замолчи же ты, глупая девчонка, тебя это не касается! – вскричала я вне себя от того, как легко Аврора выбалтывает все мои тягостные тайны.
