– Но девчонку все равно забирайте, – заявила она, имея в виду Аврору.
– Она уже такая большая. И ест, наверное, за двоих. Нет, мне такая обуза не подойдет…
Аврора пошла с нами в Париж. Розарио успокоил меня, говоря, что мы выдадим ее за нашу дочь. Но как? Мне было двадцать три года, я не могла иметь одиннадцатилетнюю дочь. Мой возраст и возраст Авроры любому покажется подозрительным.
Мы искали ночлег. Неизвестно было, на какое время нам придется задержаться в Париже – на неделю или чуть дольше, пока Розарио управится со своими делами, а я повидаюсь с Каролиной Бретвиль. Настроение у меня было мрачное, я чувствовала откровенный страх за свою жизнь. Париж теперь стал царством террора, здесь повсюду рыскают члены народных комитетов, призванных выявлять «подозрительных» и заключать их в тюрьмы. А из тюрем сейчас была только одна дорога – на эшафот. Других наказаний давно уже не существовало – если не юридически, то фактически.
С содроганием я пересекла площадь Карусель, оглядываясь то на свой бывший чудесный дом, то на дворец Тюильри. Во дворце теперь заседал Национальный Конвент и назывался он нынче Дворцом равенства. Лихорадка переименований охватила Париж; было наделано немало подобных глупостей. Появились какие-то странные улицы Воздержания, Справедливости, Строгости, Трезвости, Нелицеприятия…
По улице Веррери, сохранившей, слава Богу, свое прежнее название, мы подошли к Сене и через мосты Мари и Турель перешли на другой берег. Набережная Сен-Бернар была пустынна. Как я поняла, Розарио был истый парижанин и знал, куда нас ведет. К Зоологическому саду, что ли? Пройдя улицу Фоссе-Сен- Виктор, мы действительно повернули туда, и я решила задать вопрос.
– Ты идешь так уверенно. Значит ли это, что ты знаешь, где мы будем ночевать?
– Примерно знаю. Один солдат в нашем полку говорил мне о пансионе гражданина Белланже. Он живет на улице Сен-Жак.
Мы были уже близко, когда Розарио забежал в какой-то кабачок, чтобы подробнее узнать о гражданине Белланже, который сдает квартиры. Мы с Авророй остались ждать на улице. Это было старинное предместье Сен-Жак, предместье, стоявшее на бывших каменоломнях. Здесь жили ремесленники. Сам воздух был пропитан кожевенными, оружейными, лудильными запахами.
В сумерках белело какое-то объявление, приклеенное к стене одного из домов. Заинтересованная, я подошла, чтобы прочесть, и увидела следующее: «Семейство, которое здесь живет, сдало Республике всю причитающуюся норму селитры на погибель королям и тиранам».
Я фыркнула, неприятно удивленная. Какая глупость… Как изменились парижане под влиянием Революции: все словно стремятся выставить свою личную жизнь напоказ, слить ее с жизнью Республики, лишь бы доказать, что в ней нет ничего контрреволюционного. Как ужасно жить в такой обстановке, когда нет права на что-то тайное, интимное, когда каждый с самого рождения обязан служить только Республике и исповедовать только принципы республиканизма. Все отклонения от этого вменяются в преступление.
Я подошла к двери кабака, где висело еще какое-то объявление. И тут словно земля разверзлась у меня под ногами.
Я перечитала все это несколько раз, дабы убедиться, что все это мне не приснилось. Да, несомненно, это касается меня. Но, черт побери, почему? Как это могло произойти?!
Вернувшись, Розарио застал меня в полуобморочном состоянии. Полным немого ужаса жестом я указала ему на объявление. В моей голове не укладывалось, что на меня объявлен розыск. Кому я понадобилась? По какому делу? Кто, наконец, кроме Батца, мог знать, что я участвовала в попытке освобождения Марии Антуанетты? Из этой бумаги было ясно только то, что Коммуна считает меня серьезным врагом.
– Пойдем отсюда. Быстрее, быстрее! – Розарио, грубо схватив меня за локоть, зашагал прочь. Я вынуждена была последовать за ним, спотыкаясь.
– Розарио, это сам Батц на меня донес! – твердила я шепотом, словно произносила заклятие. – Сам Батц, без сомнения. Он, вероятно, схвачен и рассказал о своих делах. Больше некому…
Говоря это, я совсем забыла подумать о том, что Батц не из тех слабаков, которые рассказывают политической полиции о своих заговорах. Да и был ли смысл в том, чтобы выдать меня? Безусловно, тут действовал кто-то другой… И вдруг иная мысль пронзила меня.
– О Боже, они до меня доберутся. Какой кошмар! Им даже известны мои приметы… Розарио, это ты виновен в том, что я появилась в Париже. Какая глупость с моей стороны! Я немедленно должна уехать отсюда, и мы должны отправиться к границе…
– Ага! Без Лауры и без денег?!
Внезапно остановившись, он грубо схватил меня за плечи, словно пытался привести в чувство.
– Успокойся! Ты сейчас похожа на истеричку. Ну, где твое мужество?
– Розарио! – взмолилась я. – Они знают мои приметы!
– Чепуха! В Париже тысячи молодых блондинок. У каждой хорошенькой женщины чистая кожа и прямой
